Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

– Тебе этот пакет насовсем отдали? – с замиранием сердца спросил Мика.

Они вышли из магазина, уже слегка отравленные потребительской идеологией. Мика и Ника, которые до этого момента все еще ходили с презрительными рожами – придумали какую-то глупость, ехать в какую-то заграницу, не дали взять щенка и бабушку, – теперь бросались к каждой витрине с отчаянным криком “купи!”. Этот крик спущенных с цепи советских детей мог относиться к миллиону предметов – к бананам, ананасам, кока-коле, жвачке, пирожным, кексам, печенью, каким-то диким шоколадным яйцам размером с человеческую голову, электронным роботам с программным управлением, омерзительным картинкам с подмигивающим голографическим Христом, джинсовым комбинезонам, маслинам “размером с голубиное яйцо”, подумал Шуша, никогда не видевший голубиного яйца, живым собачкам в магазине Tutto per la cane [36] Всё для собаки ( итал. ). , нелепым фарфоровым тиграм и брелокам, брелокам, брелокам…

Все это обладало наркотическим эффектом, и если бы, к несчастью, у них водились деньги, противостоять этому было бы невозможно. Даже если ты равнодушен к замшевым пиджакам, то расколешься на пластинках, книгах, горных лыжах, цветах, теннисных ракетках, фруктах, плеерах Sony Walkman или на миллионе других достижений либерального капитализма.

К концу дня все почувствовали страшную усталость. Архитектор Ш злился, что смотрел не на San Carlo alle Quattro Fontane , а на мещанскую роскошь, но потом задумался: а так ли глубока пропасть, отделяющая одно от другого? Не из одного ли источника черпали вдохновение Борромини и безвестный создатель подмигивающего Христа?

На этой глубокой мысли закончился первый день в Риме. Таких дней в их римском сроке, от звонка до звонка, было ровно восемьдесят семь.

Организация ХИАС ( Hebrew Immigrant Aid Society ) была создана, как им рассказали, в 1881 году в Нью- Йорке. После убийства Александра II началась волна еврейских погромов, главным образом на юге России (в Израиле ее называют “суфот ба-негев” – “бури на юге”). Тысячи евреев пытались бежать в Америку. Тем, кому удалось, ХИАС помогал с жильем и работой. В результате к 1920 году еврейское население Америки достигло трех с половиной миллионов.

Римское отделение ХИАСа занималось непосредственно эмиграцией, связывалось с американскими еврейскими общинами и заботилось о трудоустройстве. Другая организация, Джойнт ( American Jewish Joint Distribution Committee ), занималась главным образом бытом, давала иммигрантам деньги (которые потом, по приезде в Америку, надо было отдавать постепенно, по мере возможности, без нажима и дедлайна). Джойнт нанимал переводчиков с английского на русский и обратно, потому что еврейско-итальянские дамы из Джойнта свободно говорили по-английски, а большинство советских иммигрантов не говорило ни на каком языке, кроме русского, а иногда и по-русски так, что наш “мальчик из интеллигентной семьи” невольно морщился.

Когда через несколько недель Шуше удалось устроиться переводчиком, он с гордостью писал в письмах, что он теперь “реальный агент Джойнта”. Задумывался ли он, что стало бы с его родителями, если бы он послал подобное письмо в середине 1930-х?

Контора ХИАСа, где вся семья провела много часов, оказалась дикой смесью советского бюрократизма и итальянской бесшабашности плюс все то, что каждый привез из своих Ясс, Кишинева, Ростова или Киева. Обстановка, говорил Шуша Алле, напоминала ему профсоюзные санатории. Алла кивала, хотя прекрасно знала, что ни в одном профсоюзном санатории Шуше побывать не довелось.

– Вас направили к врачу Моретти? А нас к Симончини.

– Вас поселили на виа Аппия? А нас на виа Венти Сеттембре.

– У вас в номере есть ванна? У нас тоже нет.

– А у Рабиновича душ. Но огромные тараканы.

– Они на самом деле не Рабиновичи. Их настоящая фамилия Гнатюк.

– Серьезно? Тогда ХИАС ими заниматься не будет. Им теперь только Толстовский фонд.

– Да вы что! Толстовский фонд занимается только деятелями искусств.

– Да, но бывают исключения.

Шуша, с его православной матерью, ни у кого подозрений не вызвал. Видимо, перевесила фамилия. Аллу, по паспорту Семенову, долго разглядывали в фас и профиль, требовали имена и отчества всех предков, но в конце концов приняли. В общем, проскочили, как шепнул им сотрудник ХИАСа.

Но проскочили не все. Миша Штейн, который жил в том же пансионе, внезапно исчез. Как-то Шуша столкнулся с ним на улице Карло Альберто.

– Привет, куда ты делся?

Миша рассказал свою историю. Его мать русская. Отец еврей, но абсолютно не религиозный. Про еврейские обычаи и праздники Миша никогда в жизни не слышал. Про православные тоже. Когда в ХИАСе его начали допрашивать, у них возникли вопросы.

– Вы еврей? – спросил по-английски Мишу его ведущий Томазо Гринберг.

– Да.

– Знакомы с еврейскими обычаями и праздниками?

– Конечно, – бодро ответил Миша.

– Вы, конечно, знаете, что во время молитвы евреи надевают что-то вроде покрывала. Не помните, как оно называется?

Тут Миша вспомнил, что когда ему было шесть лет, его водили к какому-то дальнему родственнику, ортодоксальному еврею. Родственник делал что-то странное. На нем было покрывало, а к руке ремешками была привязана коробочка. Два странных слова, которые Миша тогда услышал, – талес и тфилин – он запомнил навсегда, возможно, именно из-за их странности. Поэтому на вопрос Томазо уверенно ответил:

– Вы имеете в виду талес?

– О! – удовлетворенно произнес Томазо и что-то записал в деле Миши. – Тогда ответьте еще на один вопрос, во время молитвы на руку надевают…

– Вы имеете в виду тфилин? – радостно перебил Миша.

– О!! – еще более удовлетворенно произнес Томазо и опять что-то записал. – Ну, и последний вопрос: как вы думаете, что находится в этой коробочке?

Тут Миша задумался. Других слов он не знал. После минутного размышления неуверенно предположил:

– Тело Христово?

Сейчас, как он объяснил Шуше, он шел в Толстовский фонд. Здесь недалеко.

Через месяц жизнь потеряла всякую “заграничность” и стала просто жизнью. Их выпихнули из Ламарморы, где, с одной стороны, тридцать человек должны были спать в одной гигантской комнате, но, с другой, бесплатно кормили. Надо было искать квартиру. Большинство знакомых рвалось к морю. Сравнительно недорого можно было поселиться в Остии или в Ладисполи, но наш архитектор заявил, что из Рима не уедет, плавать намерен только в Атлантическом или, в крайнем случае, Тихом океане и в эту Остию его увезут только в наручниках. Алла, которая начала ходить на курсы итальянского, с ним согласилась, и они сняли квартиру на улице Вестричио Спуринна у станции метро “Нумидио Квадрато” на юго-востоке от центра.