Оксана Васякина - Рана

Были какие-то парни, но отношения с ними оказывались пустыми и бессмысленными. Я делала все, что должна делать девочка-подросток: встречалась и целовалась с парнями, занималась с ними сексом, расставалась. Однажды ночью, лежа в своей комнате, я плакала от того, что не понимала, зачем мне эта дурацкая игра в любовь с парнями. Но я продолжала делать это, потому что это было нормально.

Я ехала к Олесе на поезде. Тридцатишестичасовой путь в плацкарте. Я взяла с собой самую лучшую одежду, надеялась удивить и Олесю, и Новосибирск. Поезд из Усть-Илимска приходил около пяти утра. На перроне стояла Олеся, всю ее обволакивала дымка утреннего зимнего тумана, она курила тонкую сигарету. Олеся сразу начала болтать со мной, сигарета тлела у нее в пальцах. Я попросила сигарету для себя, она вытащила из кармана измятую пачку яблочного Kiss. Курить на морозном ветру было неприятно, и мы спустились в метро.

Олеся привела меня в маленькую двухкомнатную квартиру, увешанную коврами. В ней она жила со старшей сестрой. Сестры не было, и Олеся, развалившись на двухместном диване, громко рассказывала мне о музыке, которую она узнала здесь. Она ставила диски в MP3-плеер и один за другим давала мне послушать через большие наушники фирмы AKG. Это был Drum’n’Bass. Мы давно слушали Drum’n’Bass, но в Усть-Илимске не было интернета, и новую музыку нам привозили из других городов, а потом мы распространяли ее по локальным сетям. Это был 2006 год. Музыка, которую слушала и показывала Олеся, меня пугала. Она была темной. В Усть-Илимске мы слушали обычный, легкий, попсовый liquid funk, Олеся показывала мне драматичный плотный neurofunk. Она бросала в меня именами и названиями треков.

Музыка давила на меня. На меня давило и то, что всю ночь я тряслась в вонючем вагоне и не могла спать. Мне было страшно.

Мне было страшно еще и от того, что я видела живот Олеси под растянутой короткой майкой. Живот был голубоватый в предутренних сумерках, на коже несколько родинок. Дальше большая круглая грудь и розовая полоска от трико на подвздошной кости. Воздух был плотный, он плыл вокруг моей головы, как будто он был душным желе. Я почувствовала, как на лбу проступили капли пота, а подкладка трусов мгновенно намокла, влага на трусах тут же стала холодной. Мне было страшно. Я боялась саму себя.

Я могла сказать ей, что прямо сейчас хочу ее поцеловать. Снять с нее футболку со львенком из мультика, стянуть серое застиранное трико и попасть туда. Сначала в ее большой обрамленный тонкими губами рот, а затем в нее. Я никогда не делала этого, но тогда я понимала, что должна сделать. Я хотела оказаться между ее ног. Трогать ее кожу, ее бока, живот, груди, целовать нежную кожу внутренней стороны бедра. Я знала, как это делать, и от этого мне становилось еще страшнее. Я задыхалась.

Олеся болтала. Она рассказывала мне о своем крутом парне, который работает танцором на техно-вечеринках. Парня звали Лео, он был высокий, красивый и странный. Они занимаются сексом, говорила она, и ей очень нравится.

Она забросила обе руки за голову, и груди дернулись и подтянулись. В моих глазах потемнело. Я желала ее и одновременно с нетерпением ждала конца этого приступа. Я ничего не могла поделать с собой.

Я попросила, чтобы Олеся расстелила для меня постель, я очень устала с дороги, а ей уже через час нужно было идти в университет. Мы договорились, что я приеду за ней туда и мы пойдем знакомиться с Лео. Олеся объяснила мне, как доехать до НГУ.

В ванной я разделась. На подкладке трусов, купленных специально в дорогу, блестело большое прозрачное пятно смазки. Мне было больно от самой себя.

Что я могла знать тогда о себе? Мое желание было очень сильным, но оно же меня и пугало. Я ничего не знала о том, кто такие лесбиянки, в маленьком Усть-Илимске лесбиянок не существовало. Когда в восьмом классе подруги целовались в подъезде и говорили, что они лесбиянки, им никто не верил, это была шутка. Но мне почему-то не было смешно. Мне нравились песни группы «Ночные снайперы», в моей коллекции был диск с записью их акустического концерта «Тригонометрия», который я слушала по несколько раз на дню. Голос, который я слышала в наушниках, был мне понятен на физиологическом уровне, я внутренне неслась к нему. Смысл некоторых песен был непрозрачен, но я чувствовала все, о чем эти песни, я идентифицировала себя с их лирической героиней. Они учили меня чувствовать.

О том, что «Снайперы» были и остаются лесбийской иконой, я узнала намного позже, когда начала работать в магазине одежды, в котором познакомилась с Жанкой.

Год работы в «Депо» – так назывался магазин – был настоящим погружением в культуру «темы» конца нулевых. Мы ходили в клубы, смотрели «L word», слушали Земфиру и «Ночных снайперов», а управляющая магазином выдала мне жесткий диск с фильмами о лесбиянках, чтобы я смогла скачать файлы себе на компьютер. Я по кругу смотрела обе части «Если бы стены могли говорить» и «Представь нас вместе», «L word» мне не нравился, потому что все девушки там были слишком гламурные и их мир мне был непонятен. Хотя одна из героинь, Шейн, казалась мне очень крутой, но смотреть на нее мне было невыносимо, потому что Жанка старалась на нее походить, а все, что было связано с ней, во мне вызывало муку и боль. Жанка была такой же ловелаской и молчуньей, как Шейн, носила брюки с низкой посадкой и темные, зачесанные на глаза волосы. Жанку я очень хотела. Но она, почувствовав свою власть надо мной, быстро охладела.

В клубах мы напивались и танцевали, обсуждали других лесбиянок. Из разговоров и обсуждений я узнала о том, что лесбиянки делятся на типажи: девушки, похожие на Жанку, назывались дайками, они были самыми популярными, их андрогинность и тщательность в отношении к собственному внешнему виду очень ценились в лесбийской среде; женственных девушек называли фемками, к ним относились пренебрежительно, потому что они собирали в себе все атрибуты женственности; но самыми презираемыми были бучи – маскулинные женщины. Считалось, что они подражают мужчинам, занимаются сексом в одежде и пьяные дерутся на тусовках. Любить бучей можно было, только если ты фемка или сумасшедшая.

Я, похоже, была и то и другое. Потому что мне ужасно нравились маскулинные, короткостриженые женщины. Мне они казались идеальными. В клубе Жанка заметила, как я внимательно смотрю на девушку в голубой джинсовой рубашке, ткнула меня в бок и засмеялась. Она смеялась надо мной, потому что мне нравилась эта крупная женщина, нравилось, как она двигается, говорит, тянется за стаканом пива, как держит этот стакан. Но самое главное – мне нравился взгляд этой девушки. Это был взгляд, который забирает в себя, взгляд, в котором я хотела обмякнуть и раскрыться, как если бы я была чем-то твердым, что желает быть мягким и распростертым. У нее был взгляд-ключ.