Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Этому пленительному чудовищу удается благодаря своей загадочности (ах, как могущественны эти ускользающие!) пробудить у Франсуазы чувство, которого она раньше никогда не испытывала: ревность. Двойную ревность, потому что она хочет, чтобы Ксавьер принадлежала только ей, и ей не нравится, что Пьер принимает Ксавьер всерьез. Когда он признается Франсуазе, что они с Ксавьер любят друг друга, поначалу известие причиняет ей боль. Затем она пытается наладить то, что не удавалось еще никому, – жизнь втроем, «трудную, но она могла бы стать прекрасной и счастливой». Может быть, с другой женщиной это и получилось бы, но с жестокой и сбивающей с толку Ксавьер никакая искренность невозможна. Франсуаза смотрит «глазами влюбленного на женщину, которую любит Пьер».

Как поступить? Она старается быть великодушной; она убеждает себя, что решит таким образом проблему «другой». Но Ксавьер «превращает ее в ничто». Франсуаза чувствует, что эта упрямая девчонка отнимает у нее все. После того как Ксавьер отдалась юноше Жерберу, заставив Пьера ревновать так, что он подглядывал в замочную скважину, как они целуются, после того как Франсуаза одержала над «гостьей» двойную победу, вернув себе любовь Пьера и добившись любви Жербера, она все же не может смириться с тем чудовищным представлением, какое сложилось о ней у Ксавьер.

«Вы ревновали ко мне, – говорит Ксавьер, – потому что Лабрусс любил меня. Вы отобрали его у меня и, чтобы полнее отомстить, отняли у меня Жербера. Оставьте его себе, он ваш… И уходите отсюда, уходите немедленно».

У Франсуазы больше нет причин ревновать к Ксавьер, ведь она ее победила, но она не может стерпеть, чтобы чужое сознание разрушило ее собственное. «Открыв газовый кран в комнате, где засыпает Ксавьер, – пишет Женевьев Женнари [302], – она совершила не убийство из ревности, но философское убийство». Эпиграфом к роману стала фраза Гегеля: «Сознание каждого добивается смерти другого». Ксавьер хотела ее «уничтожить» – надо выбирать, и Франсуаза выбирает. Со словами «она или я» Франсуаза открывает кран. Позже Симоне де Бовуар разонравился финал ее романа. Философские убийства свойственны программным романам, и «Ученик» [303] « Ученик » Поля Бурже (1852–1935) – один из самых известных французских психологических романов конца XIX в. принадлежит к тому же жанру, что и последняя глава «Гостьи».

За романом последовала пьеса «Бесполезные рты», в которой рассматривалась политическая дилемма: имеем ли мы право ради того, чтобы спасти осажденный город, где закончились все запасы продовольствия, пожертвовать лишними едоками? Или же имеем право принести в жертву город ради спасения дармоедов? Мы стоим перед выбором. Успех пьесы был умеренным. «В обрушившейся позднее на Сартра (и на нее) дурацкой славе было нечто оскорбительное. За нее приходилось дорого платить. Видевший себя обделенным вниманием грядущих веков, он внезапно вызвал к себе интерес во всем мире».

Симону де Бовуар очень занимают мысли о бессмертии, что видно из ее автобиографии и романа «Все люди смертны». Актрисе Режин надоели мимолетные успехи, она жаждет бессмертия. Она хочет покорить душевнобольного, вообразившего себя бессмертным, потому что таким образом после собственной смерти останется жить в его сознании и душе. В конце концов она поймет: то, чего она ждала от бессмертия, необходимо найти в жизни. Все люди смертны, но должны действовать так, как если бы они были бессмертными.

То же самое Симона де Бовуар утверждает в эссе «Пирр и Киней». Царь Пирр делится со своим советником Кинеем планами завоеваний. После каждой упомянутой Пирром победы Киней спрашивает: «А что вы будете делать после этого?» В ответ слышит о новых планах. «Хорошо, а потом?» В конце концов Пирр отвечает: «Тогда мы отдохнем». – «А почему бы, – спрашивает Киней, – вам не отдохнуть уже сейчас?» Это замечание на первый взгляд кажется разумным, и все же Киней не прав. Новые проекты, несмотря ни на что, рождаются и заставляют нас идти вперед. Пирр имеет право заключить: «Я живу сегодня; сегодня я отправляюсь в будущее, которое определено моими теперешними планами».

В другом эссе, «О морали двусмысленности», Симона де Бовуар утверждает, что жизнь скорее двусмысленна, чем абсурдна. Она не лишена смысла, но каждый из нас может придать ей тот смысл, какой выберет, и нравственные ценности существуют лишь в той мере, в какой человек их создает. Симона де Бовуар не верит ни в десять заповедей, ни в Кантов «нравственный закон внутри нас»; каждый должен своим умом докопаться до смысла своей жизни и научиться соответствовать требованиям собственной правды. Английский критик Морис Крентон отметил, насколько трудна и почти мучительна эта позиция отмежевания одновременно от Бога и от здравого смысла для вскормленного Декартом французского ума. Экзистенциалисты, по его словам, близки к Юму [304] Юм Дэвид (1711–1776) – английский философ, историк, экономист. – Ред. , не видевшему никакого доказательства существования Бога и никаких следов нравственного закона. Но между ними есть разница, состоящая в том, что Юм от такого положения не страдает. Охваченный сомнениями британец без малейших затруднений управляет своей жизнью. Он будет следовать традициям, соблюдать правила приличия, подчиняться законам. Его мало занимают отвлеченные понятия. Для француза, жившего больше разумом, чем традициями, выбор оказывается более трудным.

В своих эссе Симона де Бовуар высказывается жестко, и делает это намеренно. «Когда истина на моей стороне, мне ни к чему откликаться на зов сердца». В своих романах она, напротив, внимательна к оттенкам переживаний. «Мои эссе отражают мой практический выбор, мои романы – удивление, которое вызывает у меня человеческий удел вообще и в частностях». Только роман мог дать ей возможность выявить мелькающие, как в калейдоскопе, смыслы изменившегося мира, в котором она очнулась в 1944 году. «Земля была усыпана обломками рухнувших иллюзий». Писательница увидела «триумфальное возвращение господства буржуазии», конфликты, положившие конец нескольким драгоценным дружбам времен Сопротивления. Это давало ей столь необходимую возможность взгляда со стороны. Она принялась за роман «Мандарины», в котором хотела изобразить интеллектуалов – особую породу людей, «с которой романистам связываться не советуют». И напрасно: приключения образованного человека могут быть не менее увлекательными, чем приключения неуча; в конце концов, интеллектуалы – это люди, и они тоже испытывают человеческие чувства.

Много говорилось о том, что «Мандарины» – роман с зашифрованными персонажами, что Дюбрей и Анри – это Сартр и Камю, что Анна, жена Дюбрея, – сама Симона де Бовуар. Говорить так могут только те, кто вообще не понимает природы романа. Писатель придает своим героям отдельные черты реальных людей, но он не пишет чьи-то портреты. Он преображает, перемешивает, перемещает, выстраивает. Дюбрей – пожилой человек, совершенно не похожий на Сартра. У Анри общего с Камю только то, что он молод, темноволос и руководит редакцией газеты. На этом сходство заканчивается. Дюбрей и Анри ссорятся, как Сартр и Камю, но затем мирятся, чего в реальной жизни не произошло. К уходу Камю из газеты Сартр не имел никакого отношения.