Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

«Я начал свою жизнь среди книг, как, по всей вероятности, и кончу ее». Это важное высказывание. Сартр знал людей главным образом по книгам – место жизненного опыта занимал у него «Большой Ларусс» [310]. Слова были для него более реальными, чем вещи. «Мир открылся мне через книги, разжеванный и классифицированный, осмысленный, но все-таки опасный, и хаотичность моего книжного опыта я путал с прихотливым течением реальных событий. Вот откуда во мне тот идеализм, на борьбу с которым я потратил три десятилетия». Но победил ли он его в этой борьбе?

Что касается его рано развившегося атеизма, частично и поначалу он объясняется жизнью в полукатолической-полупротестантской, а стало быть, религиозно разобщенной семье. Много позже сомнения подростка разрешила философия зрелого мужчины. Вообще Сартр ненавидел свое детство, кажущееся счастливым: это оно сделало его тем, кем он стал. «Прислушивался бы я к голосу деда, к этой механической записи, которая пробуждает меня и гонит к столу, если бы то не был мой собственный голос, если бы между восемью и десятью годами, смиренно вняв мнимому наказу, я не возомнил, что это дело моей жизни».

Этот наказ, полученный от деда, от родных, предписывал в первую очередь стать преподавателем. Шарль Швейцер не имел ученых степеней. Внуку предстояло за него отыграться. Но мальчик, «Пулу», хотел большего: он чувствовал себя облеченным великой миссией. Его любимой книгой к 1912 году стал «Михаил Строгов» [311]Жюля Верна. «Меня восхищал скрытый в нем христианин – я им не стал… Книга эта была для меня отравой, – стало быть, на свете есть избранники? Высочайшая необходимость прокладывает им путь. Мне претила святость – в Мишеле Строгове она привлекла меня потому, что прикинулась героизмом».

Вот только был ли он создан для деятельного героизма? Сравнивая себя с современниками, своими товарищами, своими судьями, он осознал, что мал и тщедушен. Сартр не мог оправиться от разочарования и мстил за свои неудачи, сотнями побивая наемников в своих читательских грезах. «И все-таки что-то у меня не получалось. Меня спас дед: сам того не осознавая, он толкнул меня на новый обман, который перевернул мою жизнь».

Этим обманом – вернее, способом уйти от действительности – стало сочинительство. Маленький Жан Поль начал писать романы «плаща и шпаги»; вдохновение он черпал в романах с продолжением и в фильмах. Под разными именами он – один против всех – обращал в бегство целые армии. «Когда я писал, я существовал, я ускользал от взрослых» [312] Здесь и далее цитаты из второй части «Слов» («Писать») в переводе Л. А. Зониной. . Он мечтал быть бретером и полководцем, но пришлось ему, вложив шпагу в ножны, взяться за перо и влиться в толпу великих писателей – почти все они были хилыми, дряблыми, болезненными. «Я передал писателю священные полномочия героя… Выдуманный ребенок, я становился подлинным паладином, чьими подвигами будут подлинные книги». Восьмилетний автор, чьи незавершенные сочинения читались в кругу семьи, играл роль божественного дитяти. Он чувствовал, что призван, мир нуждался в нем. «Я был избран, отмечен, но бездарен: все, чего я добьюсь, будет плодом моего беспредельного терпения и невзгод». Так он начал следовать призванию – призванию быть божеством, глубоким «замыслом» ребенка, «двойником боготворимого старца». Известно, что Оноре Бальзак школьником также открыл в себе призвание быть богом.

Сартр начал учиться в лицее Генриха IV. В 1916 году его мать снова вышла замуж, и опять за инженера, руководившего морскими судостроительными верфями в Ла-Рошели. Именно там, пишет Р.-М. Альберес, «он и познакомился с той уверенной в незыблемости своего положения, не сомневающейся в своих обязанностях, а главное, в своих правах буржуазией, которую позже будет высмеивать». Может быть, и так, но, читая «Слова», мы узнаем, что с прообразом этой уверенности и этого обмана он встретился в доме деда с патриаршей бородой. Так что во взрослую жизнь он вступил враждебно настроенным по отношению к провинциальной косности и буржуазному самодовольству. В 1924 году он поступил учиться в Эколь Нормаль на улице Ульм, а в 1929-м, с блеском выдержав экзамен, получил право преподавать философию.

Вот тогда-то он и собрал вокруг себя «группу товарищей», которым предстояло сделаться его друзьями. В нее входили Раймон Арон, Поль Низан, а главное – Симона де Бовуар, подруга его жизни и единомышленница, тоже только что прошедшая конкурс на замещение должности преподавателя философии. Немного найдется примеров столь же долгого согласия, доверия и сосуществования двух равных по силе ума интеллектуалов. Раймон Арон, сержант метеослужбы, пристроил Сартра отбывать воинскую повинность недалеко от Парижа. В феврале 1931 года он занял место преподавателя философии в одном из лицеев Гавра и прожил в этом городе шесть лет, за вычетом времени, проведенного во Французском институте в Берлине, где он изучал феноменологию Гуссерля. Благожелательно настроенный генеральный инспектор подыскал ему работу в Гавре, а Симоне де Бовуар – в Руане, так что их тесные дружеские отношения не прерывались. Проработав еще год в Лане, Сартр был переведен в лицей Пастера в Нейи, можно считать – вернулся в Париж.

Первая награда, которой так желал дед, – звание преподавателя – была успешно получена, ученики Сартра были от него в восторге. Вторая награда, которой желал он сам, – литературное признание – стала реальностью, когда в 1938 году был издан роман «Тошнота» (действие которого происходит в Гавре), а еще через год вышел сборник новелл «Стена». Обе эти очень своеобразные книги привлекли внимание критиков и читателей-интеллектуалов. Началась война. Сартр был мобилизован, служил санитаром, попал в плен, был освобожден. Сотрудничал с «Леттр франсез» [313]и другими подпольными изданиями. В 1943 году на него внезапно обрушилась слава, которую принесла ему пьеса «Мухи». В ней он выразил иносказательно и символически чувства целого народа. Его философии предстояло выйти в открытое море в кильватере Сопротивления. Для американцев, стекавшихся в Париж в 1944 году, кафе, которые посещал Сартр, – «Флор», «Де Маю», «Табу» и «Роз руж» – уже были частью легенды. Самому Сартру эта легенда была не по вкусу. По его словам, если молодые люди в грязных рубахах в красную клетку, купленных в американских армейских магазинах, читали его книги, это «не имело никакого отношения к изучению его философии». Но это имело некоторое отношение к его внезапной славе. Как говорил Валери, «остальное – шум».

Под шумом подразумеваются известность, популярность, предложенные и отвергнутые почести. Жан д’Ормессон [314] Д’Ормессон Жан Брюно Владимир Франсуа де Поль Лефевр (также известен как Жан д’О; 1925–2017) – писатель, философ и дипломат. – Ред. заметил, что Сартр, как заложник собственного детства, во многом остался близок к Михаилу Строгову, а еще того более – к Сирано де Бержераку [315] Бержерак Эркюль Савиньен Сирано де (1619–1655) – драматург, философ, поэт и писатель, прототип героя пьесы Эдмона Ростана (1897). – Ред. . Его славе будут сопутствовать широкие жесты, словесные битвы и некоторая рисовка: «Духовно я свою Нобелевскую премию получил» [316]. Процитирую Жана д’Ормессона: «В собраниях картин, которыми завтрашние рокантены будут любоваться в пинакотеке литературной славы, среди портретов мерзавцев будут встречаться и портреты благородных людей… И школьники еще долго будут питать особенное пристрастие к этому старому Сирано из венесуэльских дебрей».