Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Теперь мы знаем о романе достаточно, чтобы представить себе персонажей. В центре – сам писатель Арагон, но это не только Арагон. Он всюду пишет от первого лица, но его «я» относится одновременно и к мужчине – Альфреду, и к романисту – Антоану Бестселлеру [333], и к Луи Арагону – посреднику, в котором происходит синтез всех троих. Рядом с ним его любимая женщина. Это и Эльза, и не Эльза [334]. В романе же это великая певица Ингеборг д’Эшер, которую любят Антоан и Альфред и которую авторское «я» зовет то Эхом, то Омелой. Однажды, слушая пение Омелы, Антоан потерял свое отражение. Теперь, смотрясь в зеркало, он никого в нем не видит. «Не знаю, может, это только мои домыслы, но мне определенно кажется, что я потерял свое отражение, когда она пела… Не важно, что она пела. „Im wunderschönen Monat Mai…“ [335] Романс Р. Шумана на стихи Г. Гейне «С приходом чудных майских дней» (перевод П. В. Быкова). Когда она поет, в ее голосе цветет чудный май. И я всегда забываю сам себя». Человек, который забывает себя самого, перестает себя видеть. Это миф, который, как все хорошие мифы, гораздо содержательнее, чем думает автор.

Альфред и «я» ревнуют к Антоану, что может показаться странным, потому что все трое соединены в одном и том же теле. Но, поразмыслив, мы понимаем, что страстно влюбленный писатель страдает оттого, что его любят именно как писателя, тогда как мужчина в нем терзается ревностью. В конце концов у Альфреда созревает желание убить Антоана, то есть побудить свое другое «я» написать историю убийцы. «Антоан, и никто иной, должен был узаконить раздвоение, которое ведет к преступлению». Эта ситуация совсем не похожа на историю Джекила и Хайда. В игре между Альфредом и Антоаном вопрос заключается в том, быть или не быть любимым Омелой. Альфред, чтобы остаться с Омелой наедине, в конце концов убьет Антоана. А это можно сделать, только разбив зеркало, в котором Антоан наконец вновь нашел свое отражение.

Это и есть одна из тем романа: отношения творца и человеческой марионетки, которая служит ему опорой. Чтобы мы лучше поняли процесс творчества, Омеле (а также и читателям) показывают три отрывка из романа Антоана. В первом, «Эхо», очень красивом и трогательном, действие происходит одновременно в двух местах: в Дании, где министр Струэнзе, любовник королевы Каролины Матильды, думает о том, что ему придется сполна расплатиться за украденное сокровище, помутнение разума и головокружительное счастье («О, королева Дании, прильни к моей груди, послушай, как бьется, отчаянно бьется сердце нашей любви!»), и в спальне Эхо, которая одновременно Омела, Каролина Матильда и, конечно, Эльза. «Послушай, Эхо, что же мы с тобой делали, как могли жить, пока не нашли друг друга?»

Я особенно люблю второй «отрывок» Антоана – «Карнавал». Здесь мы касаемся личных воспоминаний военного врача-лейтенанта Арагона, который храбро воевал на обеих войнах. Автор рассказывает, как входит в Эльзас победителем, он повсюду слышит язык «Lieder» [336], язык Гёте, Гейне, Рильке, он обретает здесь воспоминания о Ромене Роллане и Жане-Кристофе, проходит через деревню Зессенхайм, где Гёте встретил Фредерику Брион [337] Брион Фредерика Элизабет (1752–1813) – дочь эльзасского священника, известна благодаря короткому яркому роману с молодым Гёте. . В эти дни победы жизнь – карнавал, где маски встречаются и расходятся. По дороге из Бишвиллера в Хагенау лейтенант Пьер Удри, другая маска автора, влюбляется в молодую эльзаску. Ее зовут Беттина, как госпожу фон Арним [338] Арним Беттина фон (1785–1859) – немецкая писательница, широко известна ее переписка с Гёте с 1807 по 1811 г. , которая в юности вставала на колени перед стариком Гёте. Но Беттина (или Бетти) Пьера Удри помолвлена с американцем, поэтому оба эти увлечения ничем не кончатся, но спустя много лет «Карнавал» Шумана, исполненный однажды вечером на концерте Рихтером [339] Рихтер Святослав Теофилович (1915–1997) – советский пианист. – Ред. , вызовет у другого авторского «я» свежие воспоминания о них.

Является ли в таком случае «Гибель всерьез» поэтической и фантастической автобиографией? Частично да, как и многие произведения Арагона. Роман часто становится для него «тайным свиданием со своим прошлым». Но можно сказать, что в большей степени, чем автобиографию, пусть даже поэтическую, он содержит в себе длинное любовное послание к Эльзе, она же – Омела, она же – Ингеборг д’Эшер. Эта любовь – всегда главное содержание арагоновской мысли. И его мужская преданность во всем – и любимой женщине, и своей партии, и Франции – противостоит «распущенности сердца и ума». Эта безумная, всепоглощающая любовь позволяет ему постичь иную реальность. «Об Омеле я говорю, словно я пьян, и нет улицы, достаточно широкой для моих слов, небо кружится над головой, и на каждом шагу я готов упасть, чуть завидев ее».

Быть может, «Гибель всерьез» – это любовное послание на четырехстах страницах? Послание мужчины к единственной и навеки любимой? «Какая разница, зовусь я Альфредом или Антоаном! Омела, я тебе пишу, чего же боле, и этим все сказано, или не сказано ничего, настолько прозрачны слова. Прозрачны, как стекло, и через них увидишь ли меня… Пишу к тебе, и в этом все. Ведь все, что я пишу, лишь бесконечное послание к тебе. Играя твоим именем, я представляю самого себя то молодым, то старым, жонглирую прошлым и будущим… А маска, которую я надеваю, не столько скрывает мое лицо, сколько выражает чувство, чрезмерное для обнаженных черт, эта маска – дерзкое бесстыдство, которым, как щитом, прикрывается страсть. Чего же боле?..» Вы видите, сам автор говорит, что здесь речь идет о замаскированном любовном письме. Это так и есть, но речь идет и о другом, о многих других вещах. Я бы сказал, что это музыкальное многоголосие, в котором звучит и любовная тема; и даже когда кажется, что она умолкла, мы вдруг снова слышим глухое звучание ее басов.

Любовное письмо… Поэма на самом прекрасном французском языке… роман о ревности… Но также и эссе о природе романа – тема, которая всегда волновала и притягивала Арагона. Еще в молодости он писал на тему «врать по правде», а это и есть роман. «Let us pretend» – «давай играть, как будто…» – говорит Алиса в Стране чудес. Романист – человек играющий. Давай играть, как будто мы – это они: Альфред и Антоан. Романист отлично знает, что это неправда. Но это завуалированный способ сказать правду. «I want to write about a fellow who was two fellows», – писал Р. Л. С. («Я собираюсь написать об одном человеке, в котором на самом деле было двое».) Это Джекил и Хайд. А вот Арагон: «Я хочу написать о человеке, у которого нет отражения, и он не может увидеть себя в зеркале». Значит ли это писать неправду? Нет, потому что на свете великое множество людей, которые перестали видеть себя такими, какие они есть. Вместо того чтобы сказать это вот так, банально, миф или роман показывают пустое зеркало. Другой миф: очевидно, что можно рассматривать одни и те же факты с точки зрения ревности, реализма, потери личности. Трехстворчатое зеркало позволяет этой абстрактной идее получить конкретное воплощение.