Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Но Свифт – это мастер чистого юмора. Французы иногда забавы ради выдумывают абсурдистские истории, но тем не менее невольно сохраняют уважение к разуму и не любят надолго низводить его с трона. Анатоль Франс пишет «Остров пингвинов», который был бы достоин стать вымыслом в духе Свифта, но при этом не может удержаться от искушения, чтобы не подмигивать время от времени читателю, как бы говоря ему: «Успокойся, я не больше тебя верю в эту нелепую выдумку». Вот и Рабле, приводя какие-либо цифры, старается сделать их неправдоподобными. Еще одно подмигивание в сторону зрителей. Вольтер прочитал Свифта и взял за образец некоторые его романы. Кто поверит, что он пытался показать в «Микромегасе» [440] «Микромегас» – повесть Вольтера (1694–1778), считается ранним образцом научной фантастики. нечто большее, чем просто символ? Будь Свифт французом и нашим современником, он бы нашел в нашем псевдонаучном вздоре богатый материал для Лапуты [441]1967 года. Я знаю всего лишь один очень яркий пример такой сатиры, но он как раз от нашего специалиста по английскому языку – Робера Эскарпи с его «Литератроном» [442].

Это издание Свифта содержит очень занятный глоссарий, придуманный Свифтом для языка народов, у которых побывал Гулливер. Издатели изучили те приемы, что использовал Свифт в своем словотворчестве, и те, что он частично позаимствовал у Рабле: соединение частей слов из разных языков, например: «mirplus» – «в придачу ко мне» – смесь немецкого и французского; перетасовка букв (например, в языке Рабле превращение «брелан» [443]в «брледанд»). Язык гуигнгнмов пересыпан звуками «г», «л» и «в», которые удачно передают эффект лошадиного ржания и одновременно «веселую кельтскую походочку». Эту игру ввел в обращение Льюис Кэрролл в своей «Алисе в Стране чудес». Думаю, что такие писатели, как Борхес и Кено [444], получили бы от нее большое удовольствие.

Существует мнение, что Свифт, безжалостно уравняв людей с другими существами, продемонстрировал очень смелый и мрачный образ мыслей, но оказался не способен предложить позитивную философию. Я думаю, не стоит интерпретировать слишком пессимистично его вымыслы – фантастические и совершенно бескорыстные. Свифт не собирается предлагать людям гуигнгнмов в качестве примера для подражания. Его лошади не обладают моральным совершенством. Гулливеру приходится объяснять им наши пороки, потому что злоба и ложь им неведомы, к тому же он выставляет нас на суд существ, которые не способны понять людей. «Правда на стороне гуигнгнмов, но жизнь на стороне йеху». Свифт выдумал и тех и других, рассчитывая смутить читателя и заставить его думать. Для того чтобы вырвать человека из плена предрассудков, нужно сначала сбить его с толку и шокировать.

Такова роль этого очень мрачного юмора.

Я всегда любил Стерна. Разумеется, я не перечитывал «Сентиментальное путешествие» и «Тристрама Шенди» так же часто, как «Войну и мир», «Отца Горио» или «Обретенное время». Но этот благожелательный пастор, не чуждый фривольности, обладал мудростью и чувством юмора. Страстный читатель Рабле и Монтеня, Стерн разделял конструктивный характер их скептицизма. Будучи оригинальной творческой натурой, он изобрел роман новой формы, очарование которой загадочно и трудноопределимо. Дидро обязан ему идеей «Жака-фаталиста»; и даже если мы не можем наверняка утверждать, что Пруста и Джойса вдохновили его произведения, неоспоримо то, что задолго до них Стерн пустился в рискованную авантюру многотомного романа, в котором нет единства действия. Анри Флюшер [445], директор Французского дома Оксфордского университета и переводчик Т. С. Элиота, посвятил ему великолепную книгу [446] Henri Fluchère. «Laurence Sterne, de lʼhomme à lʼœuvre». (Gallimard). – Примеч. автора. – биографию и одновременно критическое исследование «шендизма» – философии, которая, как и донкихотство, гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

Жизнь Стерна поражает своими внезапными поворотами и контрастами. Он принадлежал к влиятельной семье церковнослужителей, его прадед был архиепископом Йоркским, дядя – протодьяконом-пребендарием [447] Пребендарий – духовное лицо, имеющее приход, пользующееся доходами от духовного места. . Его отец, Роджер Стерн, был первым неудачником в «этом процветающем обеспеченном семействе с устоявшимися традициями». Из-за проказ молодости карьера священника была для него закрыта, и ему пришлось стать военным, не имея ни малейшей склонности к этому занятию. Женившись, он возил за собой из казармы в казарму целую ораву малолетних отпрысков, которые постоянно болели и умирали в дороге один за другим. Лоренс Стерн, родившийся в 1713 году, выжил, и от этой жизни у него остались красочные воспоминания, из которых однажды возникнут образы чудаковатых военных «Тристрама Шенди».

Переезжая из гарнизона в гарнизон, сменив несколько школ, отучившись затем в колледже Иисуса и Кембридже, Лоренс получил тем не менее хорошее классическое образование. Этому способствовала помощь щедрого дядюшки. Но вот университетская учеба позади, что делать дальше? Был ли выбор у юноши, входящего в жизнь без всяких средств к существованию? Его имя и родственные связи облегчили ему доступ к службе в Англиканской церкви, «даже несмотря на то, что вера его была более чем прохладна и на нее не слишком можно было полагаться». В двадцать четыре года этот рослый молодой человек «с приятным лицом и лукавым взглядом», элегантный и живой, с благодарностью принимает деревенский приход. У него было слабое здоровье, и уже в Кембридже впервые случилось кровохарканье, которое не предвещало ничего хорошего. На какую более достойную карьеру он мог бы рассчитывать? «Он приступает к службе, и веры у него не больше и не меньше, чем у сотни других его собратьев».

В Саттон-Форесте, захудалом местечке на болотах неподалеку от Йорка – города с кафедральным собором, – Стерн проведет двадцать лет, исполняя обязанности пастора честно, но без особого рвения. Он женится, у него рождается дочь Лидия, которую он любит всем сердцем; он заводит коров, гусей, следит за сбором урожая, занимается заготовкой сена, молотит ячмень – словом, ведет заурядную и вполне приятную жизнь помещика. Естественно, как любой помещик, он терпит убытки и настраивает против себя настоящих крестьян, потому что продает свое молоко и масло по несуразно низкой цене. Дождь, град, нерадивость работников все время нарушают его расчеты. Позднее испытанное им разочарование он иронически опишет в «Тристраме Шенди», но до того, как ему исполнится сорок шесть лет, он и не думает писать ничего, кроме проповедей.