Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Однако в 1759 году в этой жизни, подобной приятной дремоте, вдруг наступает пробуждение. Он всегда любил женское общество, да и сами женщины высоко ценили в нем остроумного и любезного собеседника. До сих пор, несмотря на несколько семейных ссор, он мирно уживался со своей супругой Элизабет [448] Стерн Элизабет (урожд. Ламли; 1714–1773) – супруга Стерна с 1741 г. – Ред. . Однако к 1759 году Стерн, который всегда был ветреным, по крайней мере на словах, все сильнее увлекается «милой-премилой Китти», Катрин Фурмантель – певицей, приехавшей в Йорк с концертами. Элизабет Стерн (возможно, из ревности?) впадает в нервную депрессию, граничащую с безумием. И наконец, в этом же году памфлет, написанный Стерном в защиту его друга, настоятеля Йоркского собора Фаунтейна, приносит ему оглушительный успех, а доктору Тофему – герою памфлета – полное поражение. Любовь вызывает желание нравиться, автор, обнаружив свою власть над словами и до сих пор не подозревавший об этом, жаждет писать. Вот здесь и происходит великий поворот.

Поворот очень крутой. Сорокашестилетний пастор в течение двадцати лет возделывал сад, наставлял свою паству, любил жену и дочь. Частенько видели, как он охотился в полях на куропаток или ездил в Йорк, где проводил время, флиртуя с тамошними красавицами. Его умение вести беседу, юмор и сердечность привлекали к нему новых друзей. Но ничто, казалось бы, не предвещало ему подобную славу. И вот, воодушевленный успехом своего памфлета, он в более чем зрелом возрасте начинает писать роман, который так и не будет закончен. «Книга, которую он задумал, появилась как бы ниоткуда, это нечто оригинальное и абсолютно новое. Двадцать лет, заполненных чтением, размышлениями, наблюдениями, достаточно обогатили его ум, чтобы он посчитал себя вправе использовать эти накопленные богатства для развлечения других. Превращение пастора в писателя происходит, впрочем, не по заранее обдуманному плану; скорее, его поражает ослепление, возбуждает безумный азарт, как в пари, которое надо выиграть во что бы то ни стало».

И он создает шедевр. Если человек начал писать поздно, если он делится с миром своими мыслями лишь тогда, когда ему есть что сказать, если за двадцать лет он прочитал множество книг и хорошо разобрался в прочитанном, то дебют такого человека часто оказывается гениальным. Итак, 9 марта 1760 года автор поселяет своих персонажей в поместье Шенди-Холл, с рождением Йорика «мир Шенди» выведен на его орбиту. Две недели спустя, в один из дождливых дней дядя Тоби, «который тихонько сидел себе в углу, внезапно выходит из тени, светясь мягким, лишь ему свойственным обаянием». «В образе дяди Тоби, – написал Хэзлитт [449], – Стерн наилучшим образом выразил свое уважение к человеческой природе». В мае первый том «Тристрама Шенди» отослан издателю в Лондон. Стерн знает, что его роман хорош, более того – великолепен. Эрудит, выросший на книгах Сервантеса, Рабле и Монтеня, не может не стремиться к самым высоким образцам, и у него достаточно верный глаз, чтобы понять: цель достигнута. В этом у него нет ни тени сомнения. Конечно, он также знает, что его двусмысленный юмор будет стоить ему как пастору Англиканской церкви некоторых неприятностей. Тем лучше. Он чувствует себя достойным аудитории более возвышенной, общества более рафинированного, ему нужна публика, он претендует на звание писателя.

И он становится им буквально на следующий день, так же внезапно, как и Байрон, сказавший о себе: «Однажды утром я проснулся знаменитым». Первая часть романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» была опубликована в Лондоне в декабре 1759 года, и весь тираж расхватали, как «молочные булочки с анисом». Все способствовало успеху: талант автора, восторженные отклики критиков, поддержка великого актера Гаррика [450] Гаррик Дэвид (1717–1779) – английский актер, драматург, директор театра Друри-Лейн. – Ред. , скандал, вызванный поразительной смелостью духовного лица. «Тристрам Шенди» сразу же получает небывалую популярность. Когда автор прибыл в Лондон, чтобы насладиться славой, издатель сообщил ему, что во всем Лондоне невозможно достать ни одного экземпляра. Стерн ликует. Он чувствует в себе способность писать каждый год, как ему предлагают, по два тома «Шенди». Все лондонское общество жаждет завести знакомство с этим необыкновенным человеком. Его осаждают визитами и забрасывают приглашениями. Стерн из Саттон-Фореста умер, а тот, кто его пережил, – совершенно другой Стерн: гордый своим успехом, блистающий умом, элегантный, окруженный поклонницами.

Мы знаем, что ему тогда оставалось жить всего восемь лет. Восемь лет славы, болезней, потому что у него вновь открылось кровохарканье, путешествий во Францию с надеждой вылечиться в более мягком климате, творчества, потому что он заканчивает уже седьмой том «Шенди», а кроме того, пишет «Сентиментальное путешествие», в котором «трогательные портреты персонажей, сдержанные, чтобы не впасть в патетику, излияния чувств, жар щедрого сердца» искупают шалости недавнего прошлого дерзкого пастора. Восемь лет, во время которых он примиряется с женой, выделяет ей часть своих доходов, живя при этом отдельно, переписывается с дочерью Лидией, увлекается новой Дульсинеей, той самой Элизой, к которой обращены его «Письма» и «Дневник». Ей было двадцать три года, Стерну – пятьдесят четыре. Ее муж служил в Индии. Стерн прославил эту незначительную особу: глуповатая и довольно тщеславная, она сияла свежестью и молодостью. В сущности, не важно, какой она была на самом деле, главное, она пробуждала в нем умиление. Может ли желать большего сентиментальный путешественник?

Китти и Элиза обрамляют десять славных лет в жизни Стерна. Какие чувства он испытывал к этим женщинам? Чувственную любовь? Маловероятно. Дружескую влюбленность? Это более правдоподобно. Тон его писем к Китти Фурмантель «бодр и насмешлив, как будто написал их школьник, подтрунивающий над своей первой любовницей». Письма к Элизе меланхоличны и трогательны, это «умиление, переходящее в одержимость поклонения». Анри Флюшер считает, что отношения Стерна и Элизы были хотя и неудавшимся, но все-таки романом. Препятствие же состоит в том, говорил Стерн, что «в моем теперешнем состоянии я чувствую себя девяностопятилетним старцем, вам же двадцать пять». Он прекрасно отдает себе отчет, что значит его кашель, его кровавая рвота, его исхудавшие ноги. Он часто смеялся над смертью, называя ее долговязой дылдой и огородным чучелом. Но смерть скоро возьмет реванш. Стерн умрет в одиночестве. Он хотел, чтобы с ним была его дочь Лидия. Но рядом будет только слуга, который так описал его последние минуты: «Он сказал: „Ну все, конец“. Поднял руку, как будто хотел остановить смерть, и тут же умер».