Александр Сегень - Эолова Арфа

И вот в один из дней, обрабатывая очередной пенек, покрытый чудесной порослью крепеньких опят, я услышал за спиной у себя неприятный голос:

— Ишь ты, не я один, оказывается!

Оглянувшись, я не сразу узнал его, поскольку рассветное солнце сидело у него на плече, затмевая лицо.

— То есть? — спросил я.

— Ножницы, — ответил он.

А я как раз недавно изобрел способ резки опят ножницами и вот уже в третий раз пользовался этим древнейшим изобретением человечества. Приглядевшись, я увидел и у него в руке два конца, два кольца.

— Стало быть, мы коллеги, — с неохотой оторвался я от сбора грибного урожая, встал и лишь теперь узнал Эола Незримова. Даже сказал: — А, это вы!

— Кто — я? — удивился он.

— Так вы же Эол Незримов.

— Приятно, — мурлыкнул он. — Режиссеров крайне редко узнают люди. А меня и подавно. Приятно.

— А мне, знаете ли, неприятно, — откровенно произнес я.

— Ого! — еще больше удивился он. — Новый поворот. Отчего же, позвольте спросить?

— Ну, во-первых, вы вторглись в область произрастания армилларий, обрабатываемую мною.

— Армилларий?

— Так по-научному называются опята. А во-вторых, вы сами по себе мне неприятны.

— Интересно... — И он пригляделся ко мне внимательнее. — Что-то лицо ваше мне знакомо. Мы где-то пересекались и поцапались?

— Нет, не поцапались. Но пересекались. Я однажды принес вам книгу, вы ее прочитали и даже не удосужились позвонить. А потом я вам позвонил и услышал: «Я прочитал, звонить не стал, сами догадайтесь почему». После чего вы бросили трубку.

— Вспомнил! — озарило его. — И вы еще сын Юры Сегеня, который у меня снимался в «Не ждали». Правильно?

— Верно.

— Он жив-здоров?

— Умер. Двадцать лет назад.

— Жаль. Веселый был парень, задорный. Я до сих пор частенько использую его присказку «кривичи-радимичи».

— Но вообще-то он очень редко так говорил, чаще — «братцы кролики».

— М-да... Юрка Сегень... А вас как?

— Александр Юрьевич.

— А вы что, где-то неподалеку живете?

— В литфондовском городке.

— Вот оно что. Постойте, это ведь вы написали сценарий фильма «Поп» у Хотиненко?

— Я.

— Ничего так фильмец, на четверочку. С минусом. «Зеркальце для героя» у него непревзойденное. Сын Юры Сегеня... Слушайте, Александр Юрьевич, а приходите ко мне в гости. Я живу в двадцати минутах ходьбы от вас. Что-то подсказывает мне, что от нашего общения будет польза.

— Снимете фильм по моей книге?

— Фильмов я уже после «Общего языка» не снимаю.

— Тогда какая мне радость?

— Не знаю. И все же приходите. Мы живем вдвоем...

— Я знаю, над прудом, неподалеку от бывшей дачи Орловой и Александрова. Только я один в гости не хожу. С женой.

— Разумеется, с женой.

Так мы познакомились с ним во второй раз, через четверть века после первого знакомства. Наташе идея «в гости к Незримовым» понравилась, но вскоре мы поехали в гости к акушерам города Видное, где на свет появилось наше чудо, и о Незримовых мы надолго забыли.

Лишь следующим летом, гуляя с коляской по перешейку между большим прудом и прудом Эоловой дачи, встретились нос к носу с режиссером и его женой.

— О, ножницы! — воскликнул Незримов. — Внук или внучка?

— Дочка, — ответил я, уже успев привыкнуть, что незнакомые люди воспринимают меня исключительно в качестве дедушки прелестного ребенка.

— Жена? — Глазом режиссера вперился он в Наташу. — Красавица! Из каких краев? Испания или Португалия?

— Сибирь-матушка, — улыбнулся я впервые за время нашего общения с ним, прощая ему все за то, как он оценил красоту моей Натальи. — Потом долго на Урале жила. А похитил я ее, когда она уже в Новгороде много лет.

— Новгороду вечно досада от Москвы, — улыбнулась Марта Валерьевна и в сей миг тоже показалась мне милой. Сухонький старичок и такая же сухонькая, но еще не старушка.

— Идемте к нам обедать, — попросту пригласил Незримов. — Заодно узнаете, почему я тогда не стал снимать кино по вашей книге.

Юляша спала в коляске, и мы как-то само собой послушались приглашения, последовали за ними на их дачу. Конечно, не такую, как многие дворцы в округе, но тоже весьма роскошную, с собственным прудиком и пляжиком, снаружи неброскую, но внутри обставленную шикарно.

— Ну как тебе наше новое знакомство? — спросил я вечером, когда Юляша угомонилась и уснула, а мы лежали в темноте и негромко разговаривали.

— Если честно... — ответила жена. — Только не обижайся.

— А что обижаться, — подхватил я. — Мне они тоже не нравятся.

— Не то что не нравятся. Как-то и да, и нет. С одной стороны, я смотрела все его фильмы, и казалось бы, родной по духу человек. А в личном общении какой-то холод, дистанция. Не думаю, что мы станем друзьями. Кстати, он ведь так и не сказал, почему не взялся экранизировать твою книгу.

— Да нет, милая, сказал, — усмехнулся я. — Помнишь, он заговорил о том, что его фильмы сбываются?

— Да, жуть полнейшая! Мне даже не по себе тогда стало. Что у него гибнут герои фильмов, а потом так же погибают многие из исполнителей ролей.

— Во-во. А в моем романе сплошные смерти. Как видно, он именно тогда просёк закономерность своих фильмов и резко отверг мою книгу. Только мог бы повежливее со мной тогда обойтись.

— А он вообще невежливый человек.

— Ты так считаешь?

— Это сразу бросается в глаза. Конечно, свинство так о них отзываться, они нас очень хорошо приняли, угостили, откровенно беседовали... Но мне показалось, они будто изучали нас с тобой, какова наша ценность.

— И как нас можно использовать.

— Жалко, что он больше не снимает фильмов. Ты бы — как сценарист, я — роль какую-нибудь. А то пропадает моя красота неземная!

— Надо его принудить, собаку!

— А помнишь, как она растерялась, когда Юляша проснулась и заплакала? У нее-то никогда не было маленьких детей.

— Да, они как Филемон и Бавкида. Или старосветские помещики.

— Еще Петр и Феврония. Которых вообще непонятно почему признали символом православной семьи. Детей у них не было. Феврония колдовством занималась, Петра приворожила.

— Ну в точности как эти Эол и Марта! — рассмеялся я. — Бездетные. Интересно разузнать, как они познакомились. Может, она тоже его приворожила? С виду-то неказистая. Только в «Индульто» еще ничего, даже эффектная по-своему, а так весьма посредственной внешности женщина.

— Голос у нее красивый. Обворожительный.

— Так, поди, голосом и приворожила.

И когда через пару месяцев Незримов позвонил и снова пригласил на обед, эта тема сама собой всплыла. Марта Валерьевна спросила, как мы решились столь поздно завести ребенка — мне пятьдесят пять, Наташе тридцать девять, — и я охотно поведал о нашем знакомстве:

— Так мы ведь встретились три года назад. Хотите, расскажу? Это весело. Меня пригласили в Черногорию на празднование дня рождения Пушкина. За несколько дней до полета я умудрился простудиться и летел в плохом самочувствии, дремал. Хотелось поскорее добраться до номера гостиницы и рухнуть. Утешало, что я заблаговременно оплатил проживание в одноместном. К вечеру приехали в приморский городок с забавным названием Бечичи. Мне совсем стало худо, я сидел в зале, где распределялись номера для проживания, и злился, что до меня никак не дойдет очередь. Наконец услышал совсем уж возмутительное: «Александр Юрьевич, вы нас извините, произошло недоразумение, ваш отдельный номер освободится только завтра. Из всех приехавших остались только вы и Наталья Владимировна из Новгорода. Не могли бы вы оба согласиться всего одну ночь переночевать в совместном номере? Кровати там раздельные». Я гневно вскочил и собрался уж произнести возмущенную речь, но посмотрел на эту Наталью Владимировну из Новгорода, и во мне мгновенно все перевернулось. И даже болезнь моя чудесным образом улетучилась. Скажу вам удивительную вещь. До этого я прожил пятьдесят три года, нередко простужался и по три-четыре раза в год болел. А после чудного мгновения больше никогда не болел.