Александр Сегень - Эолова Арфа

— А что же он такое сказал про вас? — полюбопытствовала Наташа.

— Да чепуху какую-то, — отмахнулась Марта Валерьевна, но муж возразил:

— Коль уж рассказала, то детали не утаивай. Это в книге можно написать: «Он ее оскорбил», а в кино извольте показать, как именно, какими словами. А сказал он тогда вот что: «Ты Незримов, я Невинный, нам вместе держаться надо». Посмотрел на Марту и добавил: «И с женой твоей у нас есть сходство. Я Невинный, а она невидная».

— Ну, за такое конечно! Браво, Эол Федорович! — захлопала в ладоши моя видная.

— Слава потом звонил, извинялся, — закончила рассказ Марта Валерьевна. — Мол, он имел в виду, что Незримов перестал меня в кино снимать, вот я и стала невидная, то бишь тоже невидимая, незримая.

— А Эол Федорович?

— О, это жестокий человек. Ответил: «Ты меня тоже прости, что я тебя выставил, но чтобы впредь ты тоже был для меня и невидимым, и незримым!» Бедный Невинный, в последние годы так болел диабетом, что сначала одну ногу ампутировали, потом другую, потом умер. И, кстати говоря, он у тебя ни в одном фильме не снимался. — Тут она посмотрела на мужа и увидела в его глазах трагедию. — Или снимался? Ёл, не пугай меня!

— В том-то все и дело, — мрачно ответил режиссер. — В «Бородинском хлебе». Он тогда только начинал, в театре в «кушать подано», и в кино в эпизошках. И я его тоже тогда взял в эпизодик. Без слов. Три секунды экранного времени. На Бородинском поле. Солдат сидит на земле и с недоумением смотрит на свои оторванные ступни.

— Господи помилуй! — Марта Валерьевна движениями опытной прихожанки осенила себя крестным знамением. — А я и не знала.

— Еще одно из моих бесчисленных преступлений, — горестно покачал головой режиссер-головорез. В данном случае — ногорез. — Правда, у Славки тогда получилась его лучшая роль в кино. Не боль, не ужас, а лишь недоумение: были ноги — и нет ног.

История о выдворении Невинного за невинную, но все-таки обидную шуточку заставила Наташу немного получше относиться к великому режиссеру, которого доселе она считала черствым сухарем и занудой в жизни. Но все равно сильной симпатии к своей режиссерской персоне он в ней так и не обрел.

Со временем я чаще стал один ходить на дачу над прудом: Юляша боялась собак — они однажды сильно ее напугали, — а у Незримовых выросли три львовидных леонбергера. Вполне добродушные, но грозные с виду, они бегали по участку, и она, бедненькая, повизгивала от страха. К чему такие испытания? И втроем мы стали заходить к ним гораздо реже.

Однажды Незримов припомнил, что некоторое время в школе у него была кличка Геопард, поскольку именно так он произносил название самого стремительного млекопитающего, и Наташа сказала:

— Точно, он похож на гепарда, тонкий, небольшой леопардик, именно что геопард. Ему подходит.

И она стала заочно называть его Геопардом, даже иной раз в глаза:

— Товарищ Геопард, скажите, пожалуйста...

Но в основном всю жизнь сверстники и близкие друзья звали его Ёлом, Ёлкой, Ёлкиным и даже Ёлкин-Палкиным. Мы, разумеется, только Эолом Федоровичем, да и как иначе?

— Хотите знать, Эол Федорович, что меня больше всего удивляло и восхищало в вашей работе?

— В какой именно?

— Вообще в вашей методике работы.

— Ну, любопытно.

— То, как вы умели отбирать талантливых артистов и как умели вписывать их в фильмы. Ведь известно, что когда в актерском составе одни блистательные звезды, они волей-неволей станут давить друг друга, и потому режиссеры стараются брать трех-четырех звезд, а остальных подчиняют этим ярким и для того берут неприметных. В футболе, к примеру, трудно представить, чтобы в одной команде играли одновременно Пеле, Марадона, Беккенбауэр, Стрельцов, Батистута, Кройф и Гарринча. А вы не боялись.

— Это не совсем так, — возразил Незримов. — Многие актеры становились знаменитыми уже после съемок в моих картинах, а я их брал к себе, когда они еще были никому не ведомые избранники. И кстати, многие, как ни странно, потом забывали, что дебютировали именно у меня. Обо мне постоянно забывают... Порой мне даже кажется, что меня нет и не было на свете. А особенно сейчас, когда вы, Александр Юрьевич, так профессионально воскрешаете мою жизнь, у меня нередко появляется мысль о том, что это вы меня выдумали.

— Еще чего скажете, товарищ бог ветра! — возмутилась при таких его размышлениях Марта Валерьевна. — Может, и меня Александр Юрьевич выдумал?

Глава девятнадцатая

Экран обетованный

Закончив смотреть «Общий язык», Эолова Арфа подлетела к Эолу и со слезами расцеловала его, ничуть не ощущая холода его лица. Величественный лик потомка богов оставался неживым, но в нем что-то затеплилось. В окна смотрел июньский вечер, часы показывали половину восьмого, именно в это время он умер вчера, а точнее — сегодня, потому что время вернулось вспять и снова стоял день накануне их золотой свадьбы.

Тотчас она вылетела из окна дачи и стремительно полетела на Кавказ, туда, где они так много путешествовали, когда последний фильм Незримова вышел на экраны и пользовался бешеной популярностью, особенно почему-то в Дагестане. Не в Чечне, где все возмущались тем, что показано, как чеченский мальчик попал в российский детский дом и слишком долго там прожил. Да и концовка вызывала у чеченцев весьма сдержанные эмоции. Лишь когда картину показали Рамзану Кадырову, тот неожиданно пришел в восторг, прослезился и устроил целый фестиваль фильмов Эола Незримова, а самих их поселил в горах, в роскошном, только что отстроенном дворце. И отношение чеченцев к общему языку вмиг перешло с холодного к горячему.

Душа Арфы парила над горами Кавказскими, воскрешая все те многочисленные поездки трех-четырех лет после выхода «Общего языка», когда с потомком богов происходило нечто невероятное — он на глазах молодел, расцветал, и кто знает, может, прав был тот чудак князь Назримов, уверявший, что Эол Федорович, как и он, происходит из древнего рода, служившего тарковскому шамхалу. Да и в Махачкале многие уверяли Незримова, что он на самом деле Назримов, и фамилия эта означает «победоносец».

— Выходит, я однофамилец Победоносцева, — смеялся на эти уверения режиссер.

Но на Кавказе он и впрямь расцветал:

— Ведь отсюда, голосочек мой, все человечество пошло после потопа. Как вышли из Ноева ковчега на горе Арарат, так и стали стекать во все стороны по мере снижения уровня воды. На склоны нынешней Турции и Армении, затем потекли людские потоки дальше — в Грецию и Сирию, Месопотамию и Персию, Армению и Грузию, дошли до Кавказа. И среди них витал отпрыск бога ветра Эола, я просто чувствую это. Всеми легкими чувствую своего предка!

Облетев Кавказ, Арфа спустилась в изумрудную долину со множеством прудов и озер и на берегу одного из прудов увидела их дачу, только территория вокруг нее значительно расширилась. Она приземлилась. Из дома вышел Тарковский, одетый как пижон: узенькие брючки, на шее ярко-желтое кашне.