Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

Песня заканчивается, наступает время новостей. Но звон посуды и шипение масла на сковороде мешают мне разобрать слова. Я долго развлекаю себя тем, что изучаю сломанный ноготь большого пальца; кладу ногу на ногу, потом меняю их местами.

Вдруг сквозняк усиливается, и в комнату вбегает мальчик. Он так часто дышит, как будто бежал всю дорогу. Я встаю, ожидая, что за ним войдет Вальтер, но мальчик отрицательно качает головой.

Из кухни появляется пожилая женщина. В руках у нее большая деревянная шумовка, пряди седых волос выбились из узла на затылке. Мальчик что-то шепчет ей на ухо. Она кивает, кладет руку ему на плечи.

– Он говорит, что Вальтера нет дома. Еще днем они с отцом и дядей ушли в город. Там что-то стряслось – какие-то юнцы напали на еврейские магазины, – и они пошли помочь друзьям защитить свое имущество. – Она качает головой и поджимает губы.

Я встаю:

– Боюсь, что дальше будет хуже. Будьте осторожны. Может, вам лучше закрыться сегодня пораньше и пойти домой. – Сказать больше я не осмеливаюсь.

У меня холодеет под ложечкой, когда я сажусь в трамвай, идущий в центр. Время идет. Минут двадцать я уже потратила. Темные улицы за окнами ярко освещенного трамвая странно пусты.

Пожалуйста, Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы я нашла его, живого и невредимого.

Трамвай петляет по окраинам старого центра. Здесь не так пусто, на улицах есть люди. Издалека доносятся крики, вопли. Неужели началось? В трамвай заскакивают четверо рабочих, встают рядом с моим сиденьем. Негромко переговариваются грубыми голосами.

– Так что там стряслось, Вильгельм? Что ты слышал?

– Мятеж. – Шмыгнув носом, Вильгельм передергивает плечами.

Другой добавляет что-то неразборчивое, все четверо смеются. Одно слово я все же уловила – «евреи», – и по коже у меня идут мурашки. Но тут трамвай поворачивает, скрежеща тормозами, и больше я ничего не слышу. В верхней части Брюля он замирает. Может быть, сойти? Ведь Вальтер может быть где угодно. Но я решаю подождать еще. Зато сходят рабочие, и в сторону Дитрихринга я еду одна.

Выхожу на следующей остановке. На улице полно людей, и я, перейдя проезжую часть, направляюсь в сторону Томаскирхе. Мимо проходит ватага парней, они идут в другую сторону, вниз по Готтшедштрассе. Сама не знаю почему, я поворачиваю и направляюсь за ними. Воздух становится тяжелым. В горле першит, трудно дышать.

Дым!

На углу Готтшедштрассе и Центральштрассе я останавливаюсь. Прямо передо мной то самое здание, к которому Вальтер приводил меня в наш первый день в городе. Синагога. Помню, как мне было стыдно стоять рядом с ней тогда и как я злилась на Вальтера за то, что он привел меня в такое место. Я снова вижу его лицо – горделивое, восторженное, влюбленное – и его движение, когда он вытащил из-под пиджака книжку Кафки и протянул ее мне. Я невольно всхлипываю. На меня оборачиваются.

Жар стоит такой, что обжигает кожу там, где она не прикрыта одеждой. Синагога объята пламенем, его языки взметаются к небу, здание трещит и гудит, словно огромный костер. Внутри тоже огонь, он рвется из окон, лижет потолки. Улица полна зевак, которые смотрят бесплатный спектакль с безопасного расстояния. На улице прямо перед синагогой стоит пожарная машина. Пожарные, лениво привалившись к ее борту, безучастно наблюдают огненный ад.

– Почему они ничего не делают? – спрашиваю я у кого-то рядом.

– Синагогу спасать никто не будет, – получаю я ответ, – пожарных вызвали на тот случай, если огонь перекинется на немецкую собственность.

– Но… а вдруг там люди? – спрашиваю я, чувствуя, как у меня тяжелеет в груди. Где же раввин? – Разве ничего нельзя предпринять?

Человек рядом со мной выразительно пожимает плечами.

– Попробуй, коли хочешь, – фыркает он.

А как же Кафка? Мне становится нехорошо при мысли о том, что книга, которую с такой любовью подарил мне Вальтер, а я позже отвергла, будет проглочена огнем.

Я обхожу толпу зевак. Сбоку от горящего здания лежит груда книг и бумаг. Их тоже подожгли. Этот костер стерегут двое. Поодаль стоят какие-то люди и смотрят на горящие книги. Все они молчат, и только маленький мальчик громко спрашивает:

– Почему они сжигают наши вещи? Это же наши вещи!

Ему никто не отвечает.

Я поворачиваюсь к пожару спиной и бегу в центр старого Лейпцига. Здесь все как всегда. Словно ничего не происходит. Люди прогуливаются, заходят в кафе, в рестораны. Как они могут, бесчувственные свиньи?! Я еще прибавляю скорости и бегу до ломоты в груди.

Только в самом конце Брюля я перехожу на шаг и иду, жадно глотая воздух. Навстречу мне попадаются кучки мужчин, откуда-то доносятся странные звуки, крики.

Сворачивая на улицу, я прижимаюсь к стене, но скоро понимаю – зря. Самое безопасное место сейчас – середина проезжей части. Кислый запах висит в воздухе, орды мальчишек и мужчин громят витрины, вышибают двери, врываются в магазины и с криками выносят награбленное. Они даже не смотрят, что хватают, – все сойдет, лишь бы побольше. Грабители гикают, улюлюкают. Тротуары искрятся от осколков стекла. У разбитых витрин тут и там я вижу полицейских, но они даже не пытаются навести порядок.

Прямо передо мной из крытого проулка за ателье выскакивают двое мужчин. Витрина ателье уже разбита, какие-то мальчишки, лет четырнадцати, не больше, тащат на улицу охапки тканей. Мужчины с отчаянным криком бросаются им наперерез с намерением защитить свою собственность. Сбегается толпа, меня оттирают в сторону, где я в страхе прижимаюсь к стене. Хозяев ателье окружают, и больше я их не вижу.

Мужчины на улице уже не отцы, братья и сыновья. Это дикие звери, отведавшие крови, почуявшие свою силу и вкус к разрушению. Тонкая пленка цивилизованности слетает легко, и обнажается истинная суть человека – звериная, неуправляемая, скотская.

Я продолжаю смотреть, мои ноги точно приклеились к асфальту. Я ожидала увидеть армию евреев, которая выйдет на улицы, чтобы скрестить оружие с национал-социалистами. Ничего подобного. На улиц ах нет никого, кроме грабителей и бандитов, которые крушат все на своем пути, вымещая свой гнев на витринах магазинов.

Надо уходить. Здесь опасно и нет Вальтера.

Я разворачиваюсь, чтобы вернуться туда, откуда пришла, и вдруг вижу впереди, справа, знакомую вывеску: «Келлер и К о». Глупо, конечно, полагать, что он сейчас там, но, с другой стороны, где мне еще его искать? Медленно я пробираюсь по узкой, заполненной мечущимися людьми улице. Где-то со звоном бьется витрина. Раздается торжествующий вопль. Кругом дымно, жарко и душно.

Какого черта я здесь делаю?

И правда, люди вокруг меня мечутся, точно черти в аду. Упиваются насилием и разрушением. Мне становится страшно. Пора домой. Там меня ждет бедняжка Берта, ради меня она поставила на карту все, что у нее есть. К тому же, найди я сейчас Вальтера, чем я смогу ему помочь?