Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Так это Алексей виноват, а не те, кто продолжают воровать?

Ратманов бросил на жену яростный взгляд.

— Причем тут это, сейчас не время обсуждать этические вопросы. В любой момент может разразиться непоправимое.

— Ты говоришь о всеобщем возмущении?

— Все, Софья, возможно, — после продолжительной паузы подтвердил Ратманов. — Никто не знает, что будет завтра. Но для меня, для нас, — поспешно поправился он, — в любом случае ничего хорошего не ждет.

— Ну, не голод же нам грозит.

— Да, причем тут голод! — громко воскликнул Ратманов и тут же осекся. — Причем, тут голод, — уже совсем тихо повторил он. — И без него неприятностей достаточно. В общем, я много думал и пришел к выводу… — Он замолчал.

Софья Георгиевна смотрела на мужа и тоже молчала.

— Нам надо отсюда валить, — вдруг решительно, но очень тихо проговорил Ратманов.

— Откуда валить? — ошеломленно спросила Софья Георгиевна.

— Разве не понятно? Из России матушки.

— И куда?

— То, что я тебе сейчас скажу, умоляю, никому не сообщай. Даже детям. Им скажем потом. Обещаешь?

— Обещаю, — не без колебаний пообещала Софья Георгиевна.

— Некоторое время назад я через доверенное лицо прикупил небольшой домишко в Испании. У самого синего моря, между прочим.

— Как в Испании! И ты мне ничего не сказал.

— Прости, дорогая, но так было лучше для всех нас.

— Как тебя, прикажешь, понимать?

— Таким, как я государственным служащим, с некоторых пор запрещено иметь счета в иностранных банках и недвижимость за границей. И чтобы никто про это не прознал, я решил, что будет лучше, если никто и не узнает про мою покупку. Даже ты.

— И дорого стоит тот домик?

— Не так уж и дорого, особенно по сравнению с этим домом, — кивнул Ратманов в сторону своего дворца.

— И зачем ты его купил, если даже никому нельзя об этом сказать?

— Вот для того и купил, что чувствовал, что в этой стране случиться может все, что угодно. Вот оно и случилось. Как только границы откроются, нам надо туда валить. И скорей всего, навсегда.

Софья Георгиевна стояла неподвижно, не зная даже, что сказать. Мысли и чувства толкались в полном беспорядке; слова мужа застали ее врасплох. Она никогда не мечтала жить за границей, хотя чуть ли не три четверти ее подруг и знакомых переселились туда на постоянное или временное жительство. Для нее всегда вставал один, но самый насущный вопрос, — а что она там будет делать?

— Миша, если мы переедим, что я там стану делать?

— А почему непременно надо что-то делать. Это чисто русская привычка — обязательно искать себя занятие. Ничего не будешь делать, точнее, будешь наслаждаться жизнью. Там почти круглое лето, море с прекрасным пляжем на расстоянии триста метром. Можешь себе представить, каждое утро начинается с морского купания.

— Это замечательно, но я врач, я хочу лечить людей. Для меня в этом смысл жизни. А там я это делать не смогу. И второе, а дети с нами поедут?

— С превеликой радостью.

Софья Георгиевна с сомнением покачала головой.

— Виталий — да, но вот в Ренате не уверенна. К тому же ей надо еще учиться.

— В Испании тоже есть консерватории.

— Но она не знает языка. И я — тоже. Да вроде и ты…

— К черту язык! Чтобы жить в Испании, совсем не обязательно болтать по-испански. Гораздо лучше иметь достаточно денег. Тогда и язык не так важен, наймем переводчика.

— А что с моей работой?

— Не знаю, что с твоей работой! — раздраженно произнес Ратманов. — Пора нам с тобой уже отдыхать.

— Безделье не отдых, а пустое времяпрепровождение.

— Это гораздо лучше, чем если нас тут… — Ратманов замолчал.

— Что тут? Договаривай.

— Да откуда я знаю. Могут все конфисковать, а могут и убить. Или забыла про русский бунт — бессмысленный и беспощадный. А люди доведены до предела.

— Так зачем вы их доводили?

— Хватит, Софья, дискутировать на пустые темы. Не могут же все жить хорошо. Если один живет хорошо, значит, пятеро живут плохо. Такая вот арифметика.

— Мне она не нравится.

— Но она есть и никуда от нее не деться. Я хочу, чтобы ты знала, что не исключено, что собираться придется в крайней спешке.

— А если я откажусь?

Ратманов неожиданно громко засопел.

— Я уеду один. Боюсь, что в этом случае я перестану считать тебя своей женой. Если мы супруги, то должны быть вместе и в горе и в радости, где я, там и ты. Разве не так?

— Но я могу сказать тебе то же самое. Если я хочу остаться здесь, значит и ты должен остаться.

— Уж не попала ли ты под влиянием нашего карбонария? — подозрительно посмотрел Ратманов на жену.

— Здесь мой дом и моя работа — вот и все объяснение. Алексей тут ни при чем.

— Я думал, ты обрадуешься.

— Извини, если не оправдала твоих надежд.

— Я должен понимать твои слова, что ты не поедешь?

— Я что-то сильно устала, мне надо отдохнуть, — сказала Софья Георгиевна. — Я теперь ни минуту не смогу быть спокойной. Извини, но я сейчас пойду. В конце концов, не завтра же мы уезжаем. Когда настанет время, тогда и решим.

— По мне хоть бы и завтра, — пробормотал Ратманов. — Пойду что-нибудь выпью. Однажды ты сильно пожалеешь о своем решении.

Ратманов быстро пошел в сторону дома. Софья Георгиевна присела на лавку. Что-то ее жизнь окончательно слетает с накатанных рельсов. Когда она ехала сюда, то и предположить не могла, чем все это для нее обернется.

Катя уехала, Герман Владимирович и Ростик проводили ее. Перед самым отъездом девушка вдруг стала так горячо целовать молодого человека, что это явно превышала обычную практику поцелуев перед расставанием. Это заставило Ростика сильно покраснеть. Его дедушка лукаво посмотрел на него.

— Это не похоже на обычное прощание, внучек, — произнес он.

— Мы друзья, — пробормотал Ростик.

Герман Владимирович обнял внука за плечи.

— Друзья, так друзья, — сказал он. — Она хорошая девушка. И я надеюсь, что у нее все сложится замечательно. А вот для нас главное другое.

— Что же по твоему?

— Мы сделали доброе дело. А это дорогого стоит. Была такая пьеса: «Спешите делать добро». Замечательное название. Я очень долго делать добро не спешил. А когда опомнился, уже мало что мог сделать. Поэтому, Ростик, не упусти своего шанса, как можно больше делай добро. Тогда в конце жизни у тебя будет совсем другое ощущение, чем у меня.

— Дед, мне всегда казалось, что ты много делал добра.

— Ты далеко не все знаешь. О некоторых своих поступках мне даже вспоминать не хочется. Они так и уйдут в небытие вместе со мной. Прошу тебя, постарайся, чтобы у тебя таких деяний было бы как можно меньше. А в тебе излишек непримиримости. А она никогда не ведут к добру.

— Я непримирим к врагам. А как еще к ним относиться.