Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Какое-то время отец Варлам молчал, лишь переводил взгляд с мужа на жену.

— «О, человек! сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить перед Богом твоим», — процитировал священник. — Ее поступок — это прямая ваша вина.

— Это почему же наша вина? — возмутился Ратманов. — Разве я ее соблазнял на воровство? Что-то за собой такого не припомню.

— Вся твоя жизнь соблазнение других на воровство, — убежденно произнес отец Варлам. — Неправедно нажитое богатство и есть самое большое соблазнение. Говорил тебе уже — отдай то, что не принадлежит тебе по праву. И снова повторю это же — расстанься со своим имуществом, раздай сиротам, неимущим, больным и страждающим. И душа твоя очистится от того моря скверны, что сейчас в ней.

— Ну, хватит, не желаю слушать эти бредни! — со злостью в голосе проговорил Ратманов. Он повернулся к жене. — Не понимаю, зачем мы пришли к этому психопату. Больше я сюда ни шагу ногой.

— На колени, встань перед Его святым ликом на колени, — показал отец Варлам на изображение Христа. Голос священника был столь повелительным, что Ратманов невольно опустился на колени. При этом он с испугом посмотрел на священнослужителя. — А теперь кайся, — приказал он. — Это последний твой шанс, я вижу, как небесные силы собираются тебя наказать за все твои богопротивные деяния.

Ратманов после минутного замешательства пришел в себя и вскочил на ноги.

— Черт! — выругался он. Затем посмотрел прямо в лицо отцу Варламу. — Кто ты такой, чтобы тут меня судить. Какой-то поп из богом забытого прихода. Не хочу больше тебя ни видеть, ни слышать. Очень жалею, что пустил тебя в свой дом.

Ратманов с силой оттолкнул священника и выбежал из часовни. Софья Георгиевна виновато посмотрела на отца Варлама.

— Простите его, он не ведает, что творит, — сказала она. — Позвольте мне раскаяться и попросить у Бога прощения за него.

— Вы не можете этого сделать, каждый ответственен за собственные грехи, — отказал отец Варлам. — Если хотите их искупить, идите и сделайте так, чтобы ваш муж ушел бы с дороги тьмы и вышел бы на путь света. Это вам мое задание, как моей прихожанки. — Он вдруг почти вплотную подошел к женщине. — Если вы этого не сделаете, погибните оба — и вы и он. Для Господа судьба мужа и жены — это одна судьба.

— Я понимаю, — проговорила Софья Георгиевна. Она с тоской подумала о том, что ей вряд ли удастся убедить мужа раскаяться и уж тем более, отказаться от своего имущества. При этом она ощущала, как собирается угроза над головами всех членов ее семьи.

— Папа, я не понимаю, зачем нужна тебя это актриска. У меня нет никого желания ее снимать. Твои зрители ждут от тебя совсем другой передачи. Сейчас самое время, чтобы поднимать народ. А ты хочешь говорить про кино.

— Ростик, я не собираюсь говорить про кино. Ты знаешь, я далеко не самый большой его любитель. Но я считаю, что людям будет интересно услышать взгляд на то, что происходит у нас сейчас, со стороны. Мы так привыкли к нашей действительности, что зачастую не можем по-настоящему понять, что же у нас реально творится. Вот пусть она и расскажет нам, как все ей видится.

— Да, какая разница, что она видит. Я тебе уже много раз говорил: надо поднимать народ на борьбу с этим мерзким режимом. А ты, наоборот, успокаиваешь людей, хочешь отвлечь их от борьбы с помощью этой француженки. Я никогда не думал, что ты будешь так поступать.

Азаров и Ростик спорили уже не меньше получаса, а все никак не могли прийти даже к относительному согласию. Наоборот, с каждой минутой их расхождение только возрастало. А с ним — и ожесточенность спора.

Азаров встал и раздраженно прошелся по комнате.

— Как ты не понимаешь, мы не можем сейчас поднимать людей, это крайне безответственно. Это приведет к дезорганизации всей государственного механизма, включая медицину. А значит, количество смертей резко подскочит. Ты этого хочешь?

— Я хочу свергнуть этих мерзавцев, включая дядю Мишу. Папа, сейчас это самое главное. А все остальное не важно. Потом разберемся.

— Это ты скажи тем, кто умрет из-за таких твоих действий, — возразил Азаров. — Нельзя быть столь бесчувственным, мы не имеем права так вести себя. Если мы, создавая хаос, придем к власти, люди нам этого не простят.

— Если мы ничего не предпримем, то мы не просим себе такое поведение, — возразил Ростик.

— Вы все не можете понять: власть — это очень важно, но важнее, как и какими мы к ней придем. Столько уже было примеров, когда одни свергали других, но от этого никому не становилось лучше. Знаешь, сынок, нет ничего в мире страшней, чем власть, она коверкает самых стойких и казалось бы неподкупных. А глядишь через год все то же самое, если не хуже. Вот этого я боюсь больше всего.

— Никогда с тобой не соглашусь. Послушать тебя, то вообще ничего не стоит предпринимать, потому что лучше все равно не станет. А то будет хуже. И что же в таком случае делать? Сидеть тут в уюте и безопасности и ждать, когда все рассосется.

— Совсем нет, — не согласился Азаров. — Как раз сейчас надо нам всем активизироваться. Но только не такой ценой — уничтожим режим, а там трава не расти. Поверь мне, она и не вырастит. Я много изучал этот вопрос, как оно было в России, в других странах. Одни диктаторы сменяли других, одни отвратительные режимы — другие отвратительные режимы. И ради чего в таком случае?

— Вот я и говорю, что ты предлагаешь ничего не предпринимать. Скажи, папа, если ты однажды придешь к власти, то станешь диктатором?

Азаров задумался. Надо отдать Ростику должное, он умеет смотреть в самую суть. Вот только никак не желает понимать, к каким последствиям может привести неразборчивость в средствах.

— Я не знаю, стану ли я диктатором. Это зависит от того, насколько человек понимает самого себя. А почти у всех с этим большая проблема. Я могу с полной уверенностью заявить, что никогда, ни при каких обстоятельствах им не буду. Но это я говорю сейчас, сидя в этом кресле, очень далеким от власти. А когда я ею стану, то у меня нет ясной уверенности, как буду себя вести. Таких перерожденцев в истории было уйма. Вот почему так важно, как ты борешься. Чем больше не обращаешь внимания на используемые средства, тем выше шансы, что когда станешь главным, будешь действовать точно так же, как и до тебя. Подумай об этом, Ростик. В пылу борьбу обычно не до того, но потом может стать поздно.

— Я не хочу думать, я хочу действовать, — решительно заявил юноша. — Думать будем потом.

— Не уверен, что потом начнете думать. Ладно, давай закончим этот схоластический спор. Я вижу, что согласие у нас пока не намечается. Лучше скажи, будешь снимать наша передачу с Соланж? Без твоего операторского мастерства мне не справиться.