Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Что-то изменилось в лице Софьи Георгиевны. Она уже не так враждебно смотрела на Азарова.

— Неужели все так и было? — неуверенно спросила она.

— Спросите у Соланж. Если мне не верите, ей-то доверяете?

— Доверяю, — пробормотала женщина.

— Пойдемте вместе, благо она совсем рядом.

— Не надо. — Софья Георгиевна обессиленная, опустилась на стул. — Я знаю, вы не станете обманывать. Так все и было. — Она вдруг закрыла лицо руками.

Ему стало жалко ее. Он подошел к ней и положил руку на плечо.

— Успокойтесь, бывают ситуации и похуже.

Софья Георгиевна открыла лицо и в упор посмотрела на Азарова.

— Алексей, вы не понимаете, я давно переживаю за него. Я вижу, что он идет не туда. Но ничего не могу поделать. Михаил ему во всем потакает. Вы не знаете, но у него уже были случаи, когда он приставал к девушкам. Однажды даже завели уголовное дело. Но Миша задействовал свои связи и заставил взять обратно заявление. — Она вдруг испуганно прикрыла рот. — Напрасно я вам это сказала, мы тогда решили никогда и никому об этом не говорить.

— Не беспокойтесь, Софья, я не стану этот факт использовать и кому-то о нем рассказывать.

— Алексей, я вас очень прошу. Но что мне теперь делать с Виталиком, не представляю.

— Не знаю, — честно ответил Азаров. — Я тоже часто не представляю, что мне делать со своим сыном.

— Ростик совсем другой, хотя я понимаю вашу тревогу. Но при этом завидую вам, не у каждого такой сын.

— Иногда не знаешь, что лучше, — грустно усмехнулся Азаров. — Как вы думаете, почему Соланж ушла от Святослава?

— Я тоже об этом думала, — призналась Софья Георгиевна.

— Ваша версия?

Софья Георгиевна задумалась.

— Мне кажется, они очень разные. Святослав ни во что не верит, или точнее, во всем разуверился. Даже в своем таланте. Я это иногда ясно вижу. А она надеется, что что-то еще можно изменить. И ее тянет к другим людям. — Софья Георгиевна многозначительно посмотрела на Азарова.

— Вы так думаете?

— Такое у меня создалось впечатление. Возможно, я ошибаюсь. Я все же не психолог.

— Да нет, вы все верно изложили. Впрочем, это уже не важно.

— Что не важно? — не поняла Софья Георгиевна.

— Это тоже не важно, — на мгновение улыбнулся Азаров. — Мне жаль, что все так получилось с Виталием.

— Мне жаль еще сильней, — опустила голову Софья Георгиевна. Она встала и направилась к двери. — Извините меня за него, — сказала она, остановившись. — Нет, за нас.

Сначала Святослав почти не почувствовал огорчению из-за ухода любовницы. Он был так разозлен, что злость блокировала все другие ощущения. Но прошло совсем немного времени, и внезапно им завладела самая настоящая тоска. Это было так странно, что поначалу он даже в это не поверил. Он был уверен, что давно и навсегда расстался с этим чувством. А тут оно такой силы, да еще из-за женщины. Только этого ему и не хватает.

Да, он знал, что любит Соланж, что она приносит ему бездну наслаждения. До нее у него было много женщин, но когда он ее встретил, то все остальные представительницы прекрасного пола перестали его волновать. Ну, почти перестали, если быть уж до конца честным. Раньше он изменял своим возлюбленным, и не считал это каким-то безнравственным поступком. Ну, переспал мимоходом с еще одной, ни у кого от этого не убудет. А вот за время его отношений с Соланж ни одной измены. И не потому, что он считал в данном случае это недопустимым, а потому что элементарно не тянуло на подобные свершения.

Святослав признавался себе — ему хватает ее одной. Он даже испытывал определенное смущение перед самим собой от такой верности, но поведения не менял. Более того, даже гордился тем, что неожиданно для себя оказался способным сохранять моногамию. До встречи с ней такая мысль даже не приходила ему в голову, а если бы пришла тут же была с позором из нее изгнана, как грешник из рая.

И вот сейчас он не находил себе места. Даже проверенный многократно способ блокировать неприятные душевные переживания — алкоголем не помогал. Скорее, даже обострял их, делая его слезливым от жалости и сочувствия к самому себе.

Так прошло несколько часов, а боль все никак не рассасывалась, словно бы поселилась в груди навечно. И как ее оттуда изгнать, он не представлял. Несколько раз он порывался отправиться к Соланж и умолять ее вернуться, но в последний момент останавливал себя. Только еще не хватало унижаться перед ней; он известный в мире режиссер, признанный мэтр, — и словно школьник должен просить ее возобновить их отношения? И как это сделать? Стоя на коленях? Склонив виновато голову? Он хорошо знает ее характер, она бывает упрямой и непреклонной. И переубедить ее крайне трудно, а подчас и невозможно. Не случайно ему иногда казалось, что она больше чем-то похоже на русскую, чем на француженку с их легкостью переходящую в легкомыслие, с их способностью к компромиссам и уступкам даже тогда, когда компромиссы и уступки делать нельзя. А у Соланж эти качества, если и есть, то в зародыше, зато, если она по-настоящему во что-то упрется, то ее, как слона, не сдвинешь с места. Нет, сейчас не время идти к ней на поклон, кроме унижения он ничего не добьется. Нужно выждать, это едва ли не единственный шанс, что она сменит гнев на милость. Вот только ждать становится невыносимо, внутри все ноет и ноет, не давая, как при зубной боли, ни минуты покоя. И ни один человек не способен облегчить его страдания.

На этой мысли он остановился. Святослав вдруг подумал, что такой человек все же есть — это его отец. Если к кому-то обратиться за сочувствием, так только к нему. При всех своих недостатках он имеет одно неоспоримое достоинство — как никто способен понять другого. В этом он, Святослав, убеждался неоднократно. Правда, это было очень давно, в студенческие годы и потом, когда он делал первые и не всегда уверенные шаги на крайне неровной и сколькой почве режиссуры. Несколько раз в особенно трудных ситуациях он обращался к нему за советами. И не просто получал их, они ему реально помогали. Даже покинуть Россию и попытать свое счастье за границей, порекомендовал ему тоже он, хотя и был против его отъезда. Но и в этом случае он был прав, ему там улыбнулась удача. Трудных моментов тоже было достаточно, особенно в первые годы пребывания в Голливуде, когда никто даже не желал с ним разговаривать, не то, что давать снимать фильм. Но он, Святослав, выдержал это испытание непризнанием и добился своего.

Получается, что если бы не отец, его нынешнего успеха, известности не было бы и в помине. Здесь, в России он бы никогда ничего не добился, эта страна уж точно не для него, как не по размеру одежда. Именно в Америке, в Европе, даже в некоторых государствах Азии он чувствует себя как дома, а тут для него все чужое. И неважно, что здесь он родился и вырос; уже давно он осознал, что на самом деле это обстоятельство не имеет значения. Появиться на свет можно где угодно, а вот жить надо там, где чувствуешь себя так, словно бы это и есть твои настоящие родные места.