Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

Да, он пойдет к отцу и поговорит с ним. О чем, ненадолго задумался Святослав? Да, какая разница, он убежден, что разговор сам выведет его на нужную тему. Он по этому принципу и кино снимает: если правильно задал основную линию, она обязательно приведет весь процесс в нужную точку. В искусстве, да и не только в ней крайне важно задать правильный вектор движения. И все остальное на него нанижется, как на шампур кусочки шашлыка. Значит, он идет к отцу.

Отца в его комнате не оказалось, пришлось его поискать. Застал в каминном зале. Он сидел в кресле, читал книгу. Рядом с ним стояла бутылка вина и рюмка, в которой оно плескалось.

При виде сына Герман Владимирович посмотрел на него долгим взглядом. По нему Святослав понял, что ему известно о разрыве с Соланж.

— Не помешаю, папа? — спросил Святослав.

— Нет, садись, — ответил Герман Владимирович. — Я совсем недавно думал о тебе.

— Вот не думал, что ты обо мне часто думаешь.

— Часто не думаю, а сейчас думал.

Святослав несколько секунд сидел молча, собираясь с мыслями.

— Что читаешь? — спросил он, лишь бы прервать молчание. Этот вопрос его интересовал в самую последнюю очередь.

— «Идиот» Достоевского. Знаешь, о чем я размышлял, пока читал: почему бы тебе не экранизовать роман?

— «Идиота?» — изумился Святослав. — Никогда таких замыслов не имел. Во-первых, это сделали до меня, во-вторых, сомневаюсь, что это кому-то сегодня интересно.

Герман Владимирович взял бокал и с удовольствием выпил вино.

— Тебе не предлагаю, мне кажется, ты и без того хорошо принял. — Святослав, подтверждая, кивнул головой. — Что касается экранизации, то какая разница были они уже или нет. Важно только то, что выскажешь ты. Разве я не прав?

— Прав, — после короткого раздумья согласился Святослав.

— А на счет того, интересно это кому-то сегодня или нет, тут ты, пожалуй, прав. Но разве такая мелочь должна тебя останавливать. Ведь ты меня всегда уверял, что для художника главная задача — это выразить себя, сообщить миру то, что он хочет, что он видит, а не то, что мир желает от него получить. Этим занимаются всякая бездарь.

— Так и есть, папа, — подтвердил Святослав. — Я своего мнения не поменял.

— Ну, ну, — хмыкнул Герман Владимирович, — и снова налил себе в бокал. — У тебя все в порядке? — вдруг спросил он сына.

— Нет, не в порядке.

— Что же случилось?

— Ты знаешь.

— Ты о Соланж?

— Да.

— Тяжело?

Святослав выразительно взглянул на отца — и ничего не сказал.

— Когда я вас увидел вместе, то подумал, что долго вам вместе не быть.

— Почему? — мгновенно встрепенулся Святослав.

— Прости, если скажу тебе сейчас неприятную вещь и тем самым сделаю тебе еще больнее, но ты сам завел этот разговор.

— Ничего, постараюсь вытерпеть.

— Я давно это понял про тебя — твоя беда в том, что ты потерял почву под ногами. А Соланж крепко стоит на ней. И однажды ваш общий дом должен был покатиться вниз по склону. Вот только не предполагал, что это случится здесь и сейчас.

— Подожди, ты считаешь, что я потерял почву под ногами. А я уверен, что как раз ее обрел.

— У каждого из нас много иллюзий, Святослав.

— Пусть так. Тогда объясни, что в моем случае означает потеря почвы?

Герман Владимирович невольно глубоко вздохнул.

— Ну и сложные ты задаешь задачи такому старому человеку, как я. У большинства в моем возрасте маразм, а ты спрашиваешь такое.

— Отец, у тебя нет ни малейших признаков маразма, так что отвечай.

— Когда ты уехал за границу, то позиционировал себя в качестве гражданина мира.

— Это плохо?

— Нет, это неплохо, сын, это даже замечательно. Вот только не все осознают связанные с этим риски. Я смотрел все твои фильмы и видел, что они как бы провисают в пространстве. Не до конца понятны, о чем и ком они. В них чересчур много абстрактного. Ты утратил родную почву, но не укоренился ни в какой другой. Да, добился успеха, но успех — это далеко не всегда то, чего следует добиваться.

— Не ожидал услышать от тебя такие слова. Чего же надо добиваться?

— Я и сам задаю себе этот вопрос, если не всю жизнь, то уж точно вторую ее половину.

— Нашел ответ?

— Возможно, — кивнул головой Герман Владимирович. — Надо всегда что-то любить: какую-то землю, какой-то народ, какой-то город. Быть космополитом — это совсем не означает полное отсутствие привязанности. А если означает, то это скорей провал, даже при большом успехе. Вот с тобой он и случился. Прости, если тебя огорчил.

Несколько мгновений Святослав сидел молча.

— Нет, я все же выпью, — вдруг заявил он. Святослав встал, подошел к бару, внимательно рассмотрел его содержимое, извлек бутылку виски и бокал. Снова сел в кресло, налил себе и осушил.

— Ладно, не стану спорить, — сказал он. — Лучше посоветуй, что делать с Соланж?

— Честно скажу, не знаю, Святослав.

— Но у тебя же было много женщин, одних жен только три. Разве ты не попадал в такую ситуацию?

Герман Владимирович медленно покачал головой.

— Помнишь у Толстого: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Я долго сомневался в справедливости этого утверждения, но потом понял, что автор прав. Да, от меня уходили женщины, и я сильно переживал. Но всякий раз это были разные истории. И твоя не похожа на мои. Лучше всего оставь Соланж, пусть у нее все уляжется. А в дальнейшем будет видно.

— Я не могу, отец, у меня тут болит, — ткнул себя пальцем Святослав в грудь.

— Вот это я как раз понимаю, у самого там неоднократно болело. Но как исцелить эту боль — не ведаю. Знаю только, что со временем все стихает. Но от этого тебе сейчас не легче. Что поделать, жизнь уж совсем без страданий не бывает. Потерпи, сынок.

— Да, не хочу я терпеть! — грохнул Святослав бокалом по столу. — Из любой ситуации есть выход.

— А вот это большое заблуждение, я много раз оказывался в ситуации, из которого не видел выхода. Вернее, он действительно есть, но тебе такой, какой имеется, не подходит — это терпение. А ты крайне нетерпелив. Это одновременно твое достоинство и твой недостаток.

— Значит, ничего не подскажешь.

— Хотел бы, да не знаю. Хочешь, с ней поговорю.

— Ты же считаешь это не правильным.

— Считаю, но ради тебя готов.

— Спасибо, не надо. — Святослав встал.

— Ты куда?

— Пойду терпеть, это же твой единственный отцовский совет.

— Не единственный, дам тебе еще один. Если Соланж выберет даже кого-то другого, смирись и не противься ее выбору. И на того человека не таи злобы. Она непременно однажды ударит по тебе.

Какое-то время Святослав молчал в задумчивости, словно переваривал слова отца.

— Всегда знал, что ты мудрый. Как и то, что от твоей мудрости никакой пользы. — Он сгреб со стола бутылку виски и бокал и вышел из зала.