Владимир Мазурин - Дурные деньги

Собравшись с силами, Степан обошел комнаты, прибрался в них, привел все в порядок, хотя и никакого смысла делать это вроде бы не было. Но все-таки он оправил постель, расставил по местам стулья, ведра, убрал посуду. Он уже ни о чем не думал, осталось только одно — ясная, четкая сосредоточенность на своих действиях. С тем, что было ему единственно дорого в жизни, он простился. Все остальное не имело ровно никакого значения. Вот и дом этот сам по себе тоже теперь не имел никакого значения. И он окинул его взглядом, в котором уже не было ни боли, ни сожаления…

В горнице Степан снял со стены ружье, которое висело здесь уже много лет — с тех пор как он ушел из лесников, вынул из жестяной коробки два потускневших медных патрона. Взяв с собой две Алешкиных тетради — те, что дала ему учительница, — он вышел из избы.

Степан свернул в переулок, пересек гумно и оказался на дороге, по которой когда-то они ходили с Алешкой на речку. По ней Степану нужно было идти до леса, а там, у самой опушки, от нее отделялась другая дорога, настолько заросшая и заплывшая, что почти уже не различалась. Давным-давно по ней ездили на дальний дол косить сено. Но с годами сенокосные угодья там заглохли, заросли осокой и кустарником, и дорогу туда забыли. Будучи лесником, Степан много раз ходил по ней, и однажды она подсказала ему его конец…

Было это накануне ухода на пенсию. Нашла на Степана полоса такая — стал думать о смерти. Нет, не страх перед ней мучил, мучило другое: умрет он — сколько чужим людям хлопот задаст. И стал он думать: а нельзя ли, когда уже будет невмоготу жить, уйти из дома и пропасть — да так, чтобы ни следочка потом не нашлось. Как-то раз, возвращаясь с обхода из дальнего квартала, он попал на старую дорогу, ведущую на заброшенные сенокосы. И вот тут-то его вдруг осенила мысль, от которой гулко застучало сердце. В одном месте дорога шла мимо топкой, гибельной болотины… «Ну вот, а ты голову ломал…» — сказал себе Степан.

По-осеннему быстро смеркалось, дорога стала почти неразличимой. «Успеть бы до темноты», — равнодушно подумал Степан и вздрогнул от неожиданности: вдруг ему почудилось, что его окликнул детский голос. Он остановился, боясь обернуться, и снова услышал:

— Дядя Степан!

Стало быть, ему не послышалось. Он обернулся. В десятке шагов от него стоял Петька Серебров.

— Мать тебя, наверное, ищет, — сказал первое, что пришло в голову, Степан. — Ведь поздно уже…

Петька приблизился к нему и, по-мальчишечьи опустив голову, взмолился:

— Дядя Степан, не уходите. Давайте вместе ждать Алешку… Ведь он приедет, дядя Степан… Он сам мне говорил: он все равно у тетки жить не будет.

Степану неловко было стоять с ружьем перед мальчишкой.

— А ты как меня увидел? — полюбопытствовал он, стараясь не придавать голосу строгости.

— Я в нашей избушке прибирался…

И вдруг Степану стало ясно — по тону слов мальчишки, по тому, как тот избегал смотреть на него, — что Петька догадался о его намерении. И еще он понял: дурной умысел, если он разгадан ребенком, нужно выбросить из головы — иначе это будет измена, хуже измены.

— Дядя Степан, я у мамы отпрошусь, к вам ночевать приду…

Степан обнял мальчика, прижал к себе.

— Приходи, обязательно приходи…

Петька действительно пришел ночевать к Степану, однако им было грустно и одиноко. Вечер показался нескончаемо долгим.

Сначала Петька частенько наведывался к Степану, потом стал приходить все реже. В самом деле, интересно ли мальчишке со стариком…

Умер Степан посреди глухой зимней поры. Умер неожиданно для однодеревенцев: все прочили его в долгожители.

1977

— Ниночка!

О, господи, господи! Опять «Ниночка», на каждом шагу «Ниночка»! Сдерживая себя, Ниночка оборачивается. «Что еще от меня надо?» — можно прочесть в быстром взгляде ее карих глаз.

— Может, пересядешь к нам? — предлагает мать. — Там, у окна, дует.

— Вот еще!

Ниночка уже не пытается скрыть досаду, которая подчеркивается не только голосом, но и мгновенной, как взгляд, гримаской и недовольно вздернутым плечиком. Она отворачивается к окну, и глаза ее тут же тускнеют, сосредоточившись на чем-то своем, внутреннем.

К посадочной площадке подлетает парень и останавливается около урны для мусора, чтобы докурить сигарету. У него ниспадающие до плеч, роскошные, как у женщины, белокурые волосы, бледное миловидное лицо и длинные ноги, стройность которых подчеркивают узкие, тесные джинсы, перехваченные по бедрам широким ремнем.

Парень щелчком отправляет окурок в урну, легким, пружинистым разбегом преодолевает расстояние до автобуса, вскакивает на подножку и появляется в салоне. Он ловко пробирается по проходу и опускается на сиденье рядом с Ниночкой.

— Ниночка!

Ниночка оборачивается, едва сдерживая подступившие к ресницам слезы.

— Яблочка хочешь? — протягивает ей мать крупный румяный плод.

— Не хочу! Ничего я не хочу!

— Родители? — вежливо, вполголоса осведомляется парень.

Ниночка молчит, отвернувшись к окну, — знает она эти вежливые, вкрадчивые вопросы.

— В гости приезжали или как? — немного помолчав, спрашивает парень.

Настойчивый, видать. И настойчивых она знает.

Дверцы автобуса скрипнули и сошлись вместе. Красивая, всеми своими очертаниями приспособленная к стремительному движению машина отошла от посадочной площадки и, плавно развернувшись и выехав на широкую магистраль, устремилась вперед.

Ниночка без особого интереса глядела на бегущие назад многоэтажные дома.

— Хэ-бэ-ка, — отчетливо, по слогам произнес парень.

Она метнула на него быстрый взгляд, парень уловил его.

— Хэ-бэ-ка, говорю, — кивнул он на окно. — Хлопчатобумажный комбинат.

— Знаю! — коротко, отчужденно бросила Ниночка, не глядя на парня.

Она хотела добавить, что работает здесь, но промолчала, потому что это было уже неправдой. Еще вчера она здесь действительно работала, а теперь вот, получив расчет, уезжала из города в скучную свою, забытую богом деревню, в которой на полтора десятка домов приходилось чуть больше того жителей, в основном пожилых и престарелых.

— Видишь трубы? — спросил парень, когда автобус, вырвавшись из плена городских улиц, мчался по асфальту загородного шоссе.

Ну конечно, она видит, не слепая!

— Это новая ТЭЦ строится. Я там работаю. Монтажником.

Равнодушным взглядом Ниночка проводила возвышающиеся вдалеке трубы. Монтажником так монтажником, какое ей до этого дело!

— А ты работаешь или учишься?

В горле у Ниночки горьким комом встала обида. Почему все это случилось именно с ней? Почему она злится на парня, который ничего ей плохого не сделал? На какой-то отрешенный миг она представила себя рядом с ним — как бы завидовали ей девчонки!