Эмма Донохью - Притяжение звезд

Доктор Линн мыла руки у раковины.

В такой момент зачем снова мыть руки?

А потом поняла, что надеяться было не на что, кроме как вынуть младенца из тела матери, пока та не истекла кровью до смерти.

– Вы найдете стерильные щипцы на… – громко начала я.

– Я их вижу.

Мы с Брайди схватили миссис Уайт и крепко держали ее, покуда доктор Линн вводила первую ветвь щипцов.

Онор Уайт протяжно завыла.

Потом врач ввела вторую ветвь.

– Да, – выдохнула доктор Линн. Она смотрела в пустоту, крепче сжимая рукоятки щипцы и продев согнутый указательный палец в кольцо около центрального шарнира.

– А теперь тужьтесь что есть сил, – попросила я Онор Уайт.

Но та лежала с таким видом, что ей, казалось, было не под силу даже голову поднять. И кто я такая, чтобы приказывать этой женщине прилагать усилия, которые выше ее сил?

– Вы можете надавить на дно матки? – обратилась ко мне врач.

Я приложила руку к вершине куполообразного живота Онор Уайт, подождала, когда на нее нахлынет новая волна схваток, и сильно нажала.

– Ааааа!

– Держитесь, держитесь!

И тут показалось личико.

Не торопясь, доктор Линн аккуратно вытянула зажатую в щипцах головку. Глазки новорожденного, моргая сквозь алую пелену, были устремлены к небесам. Звездочет.

Не захлебнется ли младенец материнской кровью? Я бросилась на поиски чистой пеленки, чтобы вытереть ему нос и рот.

– Подождите! – упредила меня доктор Линн. – Еще нужны потуги.

Я встала позади Онор Уайт и приподняла ее под мышки, чтобы она смогла без усилий дышать.

– Скоро все закончится, – пообещала я ей.

(И подумала: так или иначе.)

Роженица шевельнулась, ее глаза расширились, она кашлянула, и внутри у нее словно что-то лопнуло. Когда ее снова пронзил болевой спазм, она откинулась назад так сильно, что перекладина кровати впилась мне в ребра.

И тут из нее вышел ребенок.

– Вы молодец!

– Поздравляю, миссис Уайт, – объявила доктор Линн, – у вас сын.

Я передала ей одеяльце, чтобы завернуть младенца.

И тот закричал – ему даже не потребовалась помощь акушерки.

Сначала мне показалось, что щипцы порвали ему ротик. Но потом увидела характерный рубец: он родился с заячьей губой. Но зато нормального размера, хотя появился на свет за несколько недель до срока и с кожей здорового цвета.

Доктор Линн тем временем пыталась остановить кровотечение. Она массировала опавший живот Онор Уайт, добиваясь, чтобы матка выдавила послед.

Теперь пульс в пуповине замедлился. Малыш уже получил от матери все, что ему требовалось. Я попросила Брайди принести мне поднос с инструментами. Перевязала скользкий синий шнурок в двух местах и отрезала его ножницами.

– Нагрейте мне пинту физраствора, сестра!

Завернув малыша Уайта в простынку, я уложила его в колыбель и поручила Брайди присмотреть за ним.

– Сразу скажи, если увидишь, что он начинает задыхаться или у него меняется цвет кожи.

Я поспешила растворить в горячей воде хлорид натрия и принесла бутылку. Доктор Линн уже поставила свежую трубку с иглой в предплечье Онор Уайт. Я закрепила бутылку вверх дном на стойке, так чтобы солевой раствор мог поступать ей в вену.

Она была не такая красная, как раньше, и она перестала себя расцарапывать, но совершенно обессилела. Какой еще урон ее организму нанесла моя незадачливая кровь?

– Пресвятая Богородица, молись за нас, грешных, – шептала она, – ныне и в наш смертный час, аминь.

– А вот и плацента, ну и славно!

Мясистый лоскут выполз наружу, волоча за собой огромный сгусток крови.

Доктор Линн подняла орган и, удостоверившись, что он вышел целиком, бросила в тазик.

Я измерила Онор Уайт пульс: по-прежнему учащенный и по-прежнему слабый, трепещущий, словно танцующее перышко на ветру.

– Шовные нитки, сестра!

Я вымыла дрожащие руки, прежде чем вдеть нитку в иглу.

Доктор Линн уверенно зашила небольшой разрез, который она сделала в промежности Онор Уайт.

– Дай мне руку, Джулия! – обратилась ко мне Брайди.

На внутренней стороне моего левого локтя сочилась кровь из ранки, оставленной иглой.

– Да ничего страшного!

Но она все равно хотела сделать мне перевязку.

– Не важно, Брайди, оставь!

– Ну, дай я по крайней мере…

Она перебинтовала мне руку, но неуклюже, сделав повязку слишком свободной.

В следующие четверть часа мы удостоверились, что кровотечение у Онор Уайт все-таки убавляется. Это было хотя и слабое, но какое-то облегчение. Мало-помалу ее пульс выровнялся и упал до ста, и частота дыхания тоже снизилась. Она уже могла кивать и говорить. Я не знала, почему это произошло – благодаря ли физраствору, или божественной милости, или по чистой случайности.

Мы с Брайди обмыли малыша Уайт. Я невольно глядела на крошечную щель в его губе сбоку – трещинка была короткая и не доходила до ноздрей. Где-то я читала, что древних римлян подобные младенцы приводили в такой ужас, что они их обычно топили. Но у этого кожа отливала здоровым розовым оттенком, я не обнаружила ни единого признака гриппа, и моя кровь вроде бы не нанесла ему никакого ущерба, а это доказывало, что у него и матери разные группы крови. Так странно было думать, что еще четверть часа назад эти двое составляли единое целое, а теперь их разделили навсегда.

– Он что, какой-то недоделанный? – шепнула мне Брайди.

– Ты имеешь в виду рот?

– Может, это потому, что доктор вынула его прежде, чем он был полностью готов?

– Нет, – заметила доктор Линн через плечо, – такое бывает, Брайди. Это наследственное.

(Особенно такая наследственность характерна для бедных семей, могла бы уточнить она, но вряд ли сказала бы так в присутствии Онор Уайт. Подобные уродства словно служили признаком того, что все лишения матери наглядно проявлялись на лицах их детей.)

– Что с ним не так? – просипела Онор Уайт.

– У вас здоровый мальчик, миссис Уайт, – сообщила я, – но у него раздвоенная губа.

И я протянула ей завернутого в одеяльце младенца.

Ее покрасневшие глаза с трудом сфокусировались на треугольном ротике. Она перекрестилась неверной рукой.

– Хотите я вас усажу, чтобы вы могли его подержать?

Но ее взгляд погас, словно захлопнулась крышка секретера.

– Ей лучше полежать, чтобы стимулировать кровообращение, – пробормотала доктор Линн.

– Верно. Виновата.

(Мне бы надо было об этом помнить!)

Я бы предложила матери положить младенца себе на грудь, но, возможно, даже его вес пушинки мог бы затруднить ее свистящее дыхание. И я просто держала его на руках около нее, так близко, как будто это она его баюкала, и его покрытая пушком головка оказалась почти вплотную к ее голове. И я была готова сразу же убрать его, если бы она раскашлялась.