Эмма Донохью - Притяжение звезд

Брайди шевельнулась под одеялом.

– А что, если эта кровать понадобится настоящей пациентке?

– Тихо! Ты и есть настоящая. Тебе давно пора отдохнуть после всей этой беготни и суеты за два дня, которые ты тут провела, помогая мне. Так что лежи и отдыхай в свое удовольствие.

Мой тон был неуместно игривым. И я добавила:

– Тебе же небось спать хочется после бессонной ночи на крыше?

Потрескавшиеся губы Брайди расплылись в лучезарной улыбке.

Я резко развернулась.

– Миссис О’Рахилли, вы не будете против, если я вас переложу на кровать у стены, чтобы у нас тут стало немного попросторнее?

Мэри О’Рахилли робко ответила:

– Конечно.

(Всякий раз наклоняясь над Брайди, я надеялась, что мне удается стереть с лица выражение испуга – испуга, но не любви. Но я бы не хотела, чтобы кто-то посторонний увидел, какими глазами я на нее смотрю.)

Поэтому я помогла Мэри О’Рахилли выбраться из-под одеяла и перебраться на соседнюю койку. Не забыла я и о младенцах. Вкатила колыбель Юнис между новой кроватью ее матери и опустевшей кроватью в середине, чтобы удалить от чихавшей Брайди. Потом поставила рядом колыбель с Барнабасом, но слишком резко, потревожив обоих младенцев, и Юнис захныкала.

Я все пыталась вспомнить, если, конечно, кто-то мне говорил, связан ли короткий инкубационный период заболевания инфлюэнцей с более опасной формой. И могла ли Брайди по-быстрому проскочить фазу болезни и встать на ноги в считаные дни?

Чтобы она не мерзла, я укрыла ей плечи и шею кашемировым платком.

Она проговорила, стуча зубами:

– Приятно!

Потом я положила на нее одеяла и подоткнула края под тело, скованное ознобом.

– А теперь мне будет жарко! – пошутила она.

– Тебе полезно потеть.

– Можно еще воды?

Я побежала и налила ей полный стакан.

Брайди чихнула раз пять подряд в свой носовой платок.

– Извини.

– Перестань, – перебила я, – тебе не за что извиняться.

Я бросила ее носовой платок в корзину с грязным бельем и дала свежий. Мне показалось или болезненный румянец на щеках уже добрался до ее фарфоровых ушей? И теперь приобрел коричневатый оттенок? Красный – коричневый…

– Пей микстуру с виски, Брайди!

Она залпом осушила чашку. И поперхнулась.

Я нежно ее укорила:

– Маленькими глоточками!

Она пыталась отдышаться.

– Я думала, на вкус это приятнее, чем то, что я выпила.

Она с усилием проговаривала слова, я это слышала, потому что ей стало трудно дышать.

– Вот что я тебе скажу, – начала я. – Мне кажется, тебе нужно больше воздуха, вот почему у тебя так сильно бьется сердце, – оно старается восполнить недостаток кислорода. Дай-ка я положу тебе это под спину…

Я достала из шкафа клинообразную подпорку и поставила между спиной Брайди и стеной, а потом положила на деревянную рамку подушку.

– Откинься!

Ее упрямо торчавшие рыжие волосы на фоне наволочки напоминали закатное солнышко. Она прерывисто выдохнула.

Я взяла ее за пальцы и прошептала:

– Нет, все-таки признайся, почему ты мне солгала, что уже переболела гриппом?

Она хрипло ответила:

– Тебе же нужна была помощница. – И с трудом сделала вдох. – Мне просто хотелось помочь. Помочь тебе.

– Но ты же познакомилась со мной всего за минуту до этого.

– Если бы я сказала, что еще не болела гриппом… – усмехнулась она (теперь она задохнулась по-настоящему), – …ты бы просто меня отослала. В палате же было так много работы. Для двоих.

Я не смогла ничего ей возразить.

– Теперь-то чего уж, – свистящим шепотом добавила Брайди. Словно она, а не я, была медсестрой.

– Не надо беспокоиться. Я как-нибудь справлюсь.

Если я верно расслышала ее слова. Она выговаривала их еле слышно, с присвистом. Мне даже пришлось нагнуться и приблизить ухо к ее губам.

И интонация у нее была какая-то странная. Восторженная, что ли. Однажды я была на лекции альпиниста, который рассказывал о своем опыте восхождения на горный пик, где его охватила эйфория, потому что там был очень разреженный воздух. Но на горной вершине он не воспринял это как болезненный симптом, а может быть, в нем просто настолько взыграл азарт восхождения, что он не обратил внимания на свое состояние.

Я снова измерила ей температуру. Ртутный столбик подскочил до отметки 40 °C.

– Это не Брайди Суини? – раздался позади меня голос доктора Линн.

Я не отрывала взгляда от медкарты, покуда торопливо описывала состояние пациентки.

Врач перебила меня прежде, чем я успела закончить:

– Но ее надо отправить в женское инфекционное…

– Прошу вас, доктор, не переводите ее…

Она шикнула на меня, уже приставив свой стетоскоп к спине Брайди.

– Дышите поглубже, дорогая!

Даже стоя на приличном расстоянии от Брайди, я услышала свистящее дыхание.

– Кашля у нее нет, – сообщила я. – Это же хорошо, да?

Доктор Линн не ответила. Она осматривала кисти рук Брайди с обеих сторон. А я увидела, как они опухли, и не только от переохлаждения.

– Отечность распространилась на мягкие ткани, – пробормотала доктор Линн.

Как же я этого не заметила? И выдавила с усилием:

– Вы не наблюдаете у нее… – но не смогла выговорить слова «синюшности», – на щеках?

Доктор Линн задумчиво кивнула.

– Ну, если будете умницей, – обратилась она к Брайди, – и если вам улыбнется удача, они вполне могут опять порозоветь!

И как часто она видела розовеющие щеки выздоровевших по сравнению с сотнями случаев, когда пятна на коже лица темнели еще больше? Красный – коричневый – синий… «Хватит!» – приказала я себе. Да, Брайди нужна была улыбка удачи, кто заслуживал этого больше, чем она?

Доктор Линн взяла Брайди за подбородок.

– Откройте-ка рот на секунду…

Брайди широко разинула рот, высунув темный, как у повешенной, язык. Врач не стала комментировать, а повернулась ко мне:

– Вы делаете все, что можете, сестра, продолжайте давать ей горячее питье с виски. А теперь, боюсь, я должна уйти. Меня ждут в женской хирургии.

– Но…

– Я вернусь, обещаю, – сказала она, выходя из палаты.

Чтобы чем-то себя занять, я снова поставила ей термометр. Он показал 41 °C. Это не ошибка? На ее лице высыпали жемчужные бусинки испарины, они появлялись быстрее, чем я успевала вытирать их салфеткой.

– Будь умницей, наказала тебе врач, – пробормотала я. – И не пытайся говорить, так ты быстрее поправишься.

Я промокнула ледяными салфетками ее посиневшие щеки, лоб, шею. Мне пришло в голову, что Брайди не кашляла, потому что не могла; она захлебывалась скапливающейся в легких мокротой. Тонула как бы изнутри.

Часы текли как одно невыносимо затянувшееся мгновение. Время от времени я, словно механическая кукла, заставляла себя выполнять привычные действия. Дала Мэри О’Рахилли судно, как только она стыдливо попросила, я проверила ее бандаж и поменяла повязку. Проснулся Барнабас и немного поплакал. Я сменила ему пеленку и налила молочную смесь в бутылочку. Но все это время мои мысли занимала лишь Брайди.