Шубханги Сваруп - Широты тягот

Когда первый шок от встречи с полом проходит, перед Апо вырастает грозная тень еще большего унижения. Его серьга, ниточка с жемчугом, обмотанная вокруг мочки несколько раз, запуталась в ковре. Он даже головы поднять не может.

Она кидается его спасать. Одной рукой мягко приподнимает ему голову. Ловкие пальцы другой устраняют помеху.

Серьги — показатель его высокого статуса, хочется сказать Апо. Каждая жемчужина передавалась из поколения в поколение. Никто здесь не вправе носить их, кроме него. Но он молчит, потому что она сейчас слишком близко. Едва начав глохнуть, Апо позабыл искусство шепота.

Гостя удивляет сила хозяйки, когда она поднимает его за плечи и сажает, прислонив спиной к стене. Он ей завидует. Она протягивает Апо его молитвенную мельницу. Ставит рядышком трость. Поправляет ему шапку и отряхивает куртку. А потом выходит из комнаты.

Апо рад этому. Труднее было бы переживать смущение в ее обществе, принося витиеватые извинения. Если бы только она была помоложе, то наверняка списала бы все это на непредсказуемую трагедию старения — возможно, даже пожалела бы его.

Беспокойные руки Апо тянутся к мельнице. Он старается вернуть себе душевное равновесие, косясь на окно и впечатляющую картину за ним. Отсюда видна Львиная река, известная чужеземцам как Инд, — она течет по дну глубокого ущелья. Видно, как она машет на прощанье, сворачивая в Пакистан. Но на протяжении короткого участка ничейной земли за излучиной она еще по-прежнему свирепа и вольна.

Когда Апо пришел в эту деревню впервые, какой-то молодой парень сказал ему, что он в Пакистане. Но старшие, не ведавшие о Разделе, отчитали мальчишку за то, что он морочит чужаку голову, выдумывая несуществующие страны. “Где этот Пакистан? — спросила одна пожилая женщина. — Мы слышали о Китае, Тибете, Кафиристане, России, Афганистане, Иране. Но где, во имя полумесяца, этот твой Пакистан?”

“Пакистан — это страна чистых”, — объяснил молодой.

“Тогда он должен граничить с Кафиристаном, краем неверных, — догадалась пожилая. — Это дальше к северу и западу, а не у нас”.

С той поры, как субконтинент обрел независимость, эти горы принадлежали Пакистану. Почтальон и полицейский заглядывали в деревню раз в три месяца, чтобы не оставлять ее без призора. В отсутствие писем и нарушителей закона эти официальные лица коротали время, развешивая повсюду портреты Основателя нации и обменивая на местные товары иностранное печенье, солнечные очки, пуговицы и керамику [45] Мухаммад Али Джинна, основатель Исламской Республики Пакистан. . Жестяные коробочки, в которых лежало печенье, оказались более востребованными, чем оно само. Точно так же из пакистанских банкнот выходили отличные самокрутки, а из британских монеток — замечательные домашние украшения.

После прихода Апо не минуло и десяти лет, как в деревне появился предприимчивый индийский офицер. Его солдаты принесли подарки — мешки с зерном, мыло, сахар и канистры с соляркой. “Добро пожаловать в Индустан!” — провозгласил офицер. Затем он принялся учить всех готовить индийский чай с большим количеством молока и сахара. Тогда местные жители впервые попробовали сахар. Вскоре они убедились, что он вызывает стойкую раздражительность, суетливость и бессмысленное возбуждение.

Когда мир сосредоточился на создании из Восточного Пакистана республики Бангладеш, индийская армия откусила от Пакистана на западе четыре горы. На одной из этих гор находилась деревня. Получив приветствие от индийских отрядов, старшие почувствовали себя отмщенными. Их дети были не правы с самого начала. Все это Индия. Британская Индия, если точнее. Весь мир — Британская Индия, включая и Британию.

Тридцать лет спустя Каргильская война снова изменила их судьбу. Индия отступила из долины к пикам [46] Вооруженный пограничный конфликт между Индией и Пакистаном, случившийся в 1999 г. за нею, а Пакистан занял горы на другом берегу Инда. Деревня очутилась на ничейной земле, а противники по обе стороны испепеляли друг друга взглядами с горных вершин. Как собаки, которые ворчат и лают, но слишком напуганы, чтобы схватить лежащую между ними кость.

Постепенно мир забыл о деревне. Индийская армия кинулась в другой угол отражать китайские вторжения, а пакистанская увязалась за ней, чтобы позабавиться этим зрелищем. Если не считать редких смельчаков из породы торговцев, деревня стала жить сама по себе.

Апо знает здешние края как рельеф собственного тела. Прежде чем прийти в деревню, он бесцельно бродил по округе целых два сезона. Ему составляли компанию только бормочущие ветра, переменчивые пески, грозное молчание скал да призрак моря. По тонким вибрациям Апо умеет чувствовать страхи и грезы природы и предсказывать не только землетрясения, но даже наводнения и обвалы.

Невидимые политические границы тоже постоянно играют. Апо ощущает и их передвижения, как слепой, отличающий свет от тьмы. Из окна граница выглядит безобидной. Солнце царит в ясном синем небе, под его лучами студеная вода Инда обрела цвет раскаленной лавы, а пески и скалы вспыхивают иллюзорным пламенем. Но даже стариковская забывчивость, величайший дар старости, не позволяет ему просто любоваться видом. Вместо этого она наполняет его печалью. Трепещущая в паутине границ, земля хрупка, словно бабочка-однодневка.

Скоро печаль сменяется ностальгией, дающей о себе знать сладким, чуть пряным ароматом. Хозяйка поставила рядом с ним чашку кахвы . Апо откладывает свою мельницу. Смотрит на чашку — она керамическая, белая с голубым узором. Не то с цветами и листьями, не то с геометрическими или человеческими фигурами — для его затуманенных глаз все едино. Медленными, расчетливыми глотками он поглощает нежную настойку шафрана, кардамона, миндаля и кешью.

Точно стрела, минующая время и земли, пронзившая кожу, плоть и ребра, чтобы угодить прямо в сердце, этот вкус прорезает толщу в шестьдесят три года, возвращая его к предыдущей жизни солдата. Тогда Апо служил полковым поваром. В Шринагаре вместе с запасами провизии ему выдали коробку с кахвой — ценным кашмирским чаем, которым полагалось угощать только приезжающих в лагерь высоких чинов. [47] Город в Кашмирской долине на озере Дал.

— Я пробовал его раньше, — сообщает Апо хозяйке, которая снова идет к двери. — Особый чай вашей страны. Когда все остальные пили спиртное, я прятался от начальников и выпивал чашку-другую этого. После пары стаканчиков рому.

Она кивает, как будто все поняла. И через несколько минут возвращается к Апо, на этот раз с кувшином, полным кахвы. Когда она наливает ему вторую чашку, Апо смеется, обнажая изящно поколотые зубы.