Шубханги Сваруп - Широты тягот

— Мадам, — говорит он, — в нашем возрасте опасно выпить даже кувшин чистой воды. Тело ведет себя как животное. Падает, когда ему полагается сесть, писает где захочет.

Она прыскает и тут же, смущенная своей несдержанностью, прикрывает рот краешком головного платка.

— Если вы настаиваете на угощении, я настаиваю на вашем участии, — добавляет он.

— Но что скажет мой внук? — растерянно спрашивает она. — Развлекать мужчин, пока его нет…

— Поделом ему — пусть не бросает вас одну, — отвечает Апо. — Разве женщина оставляет без присмотра свои драгоценности, а мужчина — свой чанг?

Она краснеет. Затем отходит к окну, занимающему всю стену, от угла до угла, с головокружительным простором снаружи. И возвращается к той задумчивости, в которой застал ее Апо, когда явился сюда.

— Зачем вы это делаете? — спрашивает она, указывая на молитвенную мельницу на полу. — Что это значит?

— Жизнь катится без остановки, быстро и медленно, медленно и быстро, — говорит он, поднимая священную игрушку.

Она закрывает глаза. Шум Инда усиливается. Вода мчит с такой безрассудной стремительностью, что там нет реки, одни буруны и водовороты. Она стоит как фреска, нарисованная на глиняной стене. Потом произносит:

Жизнь нашептывает мне в уши свою заманчивую мелодию,

сулит мне воду бессмертия и землю преображения.

Далеко, очень далеко, из глубин пустого неба

смерть зовет меня простым, ясным голосом.

Стихи повисают в воздухе, как дымка в зимнее утро. Наконец тишину разбивают чьи-то шаги. Она торопливо хватает с пола поднос. Ее внук удивляется, обнаружив Апо, восседающего в комнате, точно глава дома.

— А вот и ты, дитя! — восклицает Апо, силясь подняться ему навстречу. Торговец бросается поддержать его. — Я ждал, чтобы познакомиться с тобой лично. Как патриарх деревни, я должен приветствовать и благословить тебя. Да умножатся твои предприятия, да цветет твой бизнес!

Обрадованный неожиданно теплыми словами торговец просит Апо разделить с ними трапезу. Но тот отклоняет предложение.

— Вы наши гости, а мы ваши хозяева, — говорит он, борясь с непослушной тростью.

Когда Апо в ту ночь ворочается в своей постели, ему мешает спать не только ломота в костях. Он гадает, как она выглядела в молодости. Как у всех кашмирцев, у нее большой нос, и с возрастом он увеличивается, при том что остальное лицо потихоньку тает. Хотя глаза ее запали и потускнели, Апо видит в них течения ледяной голубизны, так же как в морщинах — достоинство. В ее походке и голосе сквозит такая грация, словно сама персидская императрица спустилась в деревню с далеких гор, отягощенных фруктовыми садами, спасаясь от мародеров. Единственное, что не вяжется с этим образом, — упрямый запах табака от ее одежды, который он приписывает ее негодящему внуку.

Когда она улыбнулась каким-то словам Апо, ее тонкие губы раздвинулись, обнажив персиково-розовые десны и полноценный комплект зубов.

Хотя она говорила о смерти, ее стихи вызвали противоположный эффект. Кровь быстрее заструилась по его жилам и затопила его ночь одиночеством.

— Кто ваш бог? — спрашивает она, глядя в окно.

— Время, — говорит он, беззастенчиво разглядывая ее.

— А как же жизнь?

— Моя жизнь меня утомила. Когда придет время перерождаться, я откажусь. А если меня не послушают, буду упираться, пока не добьюсь своего. Такой усталый человек, как я, заслужил право отдохнуть от жизни.

— Но жизнь — это надежда.

— Зачем надежда тому, кто уже умер?

— В смерти мы обретаем надежду, от которой отказались при рождении.

Апо тронут. Он улыбается своему сновидению, и по щекам его текут слезы.

* * *

Слезы стоят у Апо в глазах и утром, когда он просыпается. Хорошо, что осень еще не наступила, а то бы он простыл.

Айра, его двенадцатилетняя правнучка, безмятежно спит рядом, и у него не хватает духу разбудить ее, чтобы она помогла ему встать. “Спи, мой ангел, — думает он. — Проспи все войны. Очнись в мире. Проспи одиночество. Очнись собой. Спи, мой ангел, спи”.

Он садится на кровати. Трость у него под рукой. Но вставать нет никакого желания, и вместо этого он погружается в раздумья, глядя на трость. Он унаследовал ее от тещи. Эта трость старше его на пару поколений. Рукоятью ей служит голова горного козла, вырезанная из древесины черного ореха, с глазами, ртом, носом и рогами. Чтобы взбодрить свою память, Апо ощупывает эту голову — желобки на витых рогах, треугольную бородку, неглубокие ноздри и обнаженные зубы. Он гадает, что это значит — улыбается козел или гневается.

— Почему ты меня не разбудил, Апо? — спрашивает Айра, садясь. — Я же тебе говорила: можешь меня шлепнуть. Во сне я не слышу, когда со мной говорят.

— Бывают дни, детка, когда я не нахожу причины вылезать из постели, — отвечает он.

— Если ты не пописаешь сразу, как только встанешь, потом будет трудно удержаться.

— Кто здесь дедушка, а кто малыш? — шутливо говорит он и легонько скручивает ей ухо.

Немного позже Апо снова зовет ее к себе в комнату. Закрыв двери, он обращается к ней с просьбой. Пусть она последит за пожилой кашмиркой. Это будет их секрет.

— Зачем? — удивляется девочка.

— Она знает черную магию. Как твой Апо, я должен заботиться обо всех нас.

Айра стоит, разинув рот. Потом спрашивает:

— Она ведьма?

— А кто же еще!

Вечером, когда оба ложатся под одно одеяло, девочка буквально лопается от нетерпения — столько ей надо рассказать. Кашмирская бабушка выглядит как старая женщина. Но на самом деле она мужчина. Спрятавшись за деревьями у нее в саду, Айра видела, как она достала биди и закурила, — это было, когда она вышла полоскать белье. Ясно, что она привыкла делать и то и другое. Еще девочка нашла среди приправ на кухне початую бутылку чанга, местного пива. Мало того — у старухи есть усы и борода, особенно хорошо заметные, если смотреть на солнце и под правильным углом.

— Вот я и поняла, что она мужчина.

— Чанг может быть для внука, — пытается разобраться Апо. — Женщины ее веры не пьют.

— Я видела, как она глотнула оттуда, перед тем как заснуть после обеда… Апо! — окликает Айра, заметив, что он погрузился в свои мысли. — Ты не ошибся. Она ведьма. — Потом поправляется: — Он ведьма.

— Ты еще слишком мала, чтобы судить о таких вещах.

— Тсс! — Она прикладывает палец к его губам. — Это наш секрет.

— Ты еще слишком мала, чтобы судить о таких вещах, — шепотом повторяет Апо. — А теперь давай-ка расскажи мне все, что видела.

— Она долго возится с уборкой в доме. И каждый раз, как поймает клопа, восклицает что-то с Аллахом в конце. Когда помоется, натирает себе руки и ноги ореховым маслом, а лицо сбрызгивает розовой водой, чтобы пахнуть как женщина и дурачить людей. Если ей надо причесаться, она снимает платок. С распущенными, как у ведьмы, волосами читает книжки. Я не знаю зачем, но она берет ручку и подолгу смотрит на страницы. Еще она расстилает на полу циновку и молится, снова и снова. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь столько молился. И молитвы у нее какие-то странные. Она складывает ладони вместе, как невидимую книгу. Никто из тех, кто верит в фей, не будет столько молиться. Дьяволов надо дольше уговаривать.