Клаудио Магрис - Дунай

История доказывает, насколько непросто и, разумеется, бессмысленно и жестоко давать определение понятию «иностранец»: как писал Алессио Бомбачи, в XVIII веке сами турки воспринимали название «турок» как оскорбление, история турок — это история многовековой борьбы между разными народностями, которые пришли из центральноазиатских степей и которые начали осознавать себя как единый народ, когда Османская империя уже стояла на пороге гибели. Первое обобщающее название, данное Турции различными и зачастую враждебными друг другу народами, — «mamälik-i-Rüm», содержащее отсылку к Риму и обозначавшее царство Сельджукидов.

Впрочем, всякая история и всякая национальная идентичность складывается из подобных различий, из разнообразия, из сложения и вычитания этнических и культурных компонентов, в итоге всякий народ и всякий индивидуум оказывается сыном полка. Габсбургский орел, остановивший Великого турка, простер свои крылья над множеством не менее разнообразных народностей и цивилизаций: во время Первой мировой войны, когда габсбургская и Османская империи были союзниками, австрийские плакаты и листовки восхваляли братство по оружию с прежними врагами.

Встреча Европы и Османской империи — выдающийся пример того, как два мира нападали друг на друга и отщипывали друг от друга куски, а в итоге незаметно проникли друг в друга и взаимно обогатились. Не случайно величайший западный писатель, поведавший о встрече этих двух миров, Иво Андрич, так любил образ моста: мост постоянно возникает в его романах и рассказах и символизирует сложный и полный опасностей путь общения, переброшенный поверх барьеров, создаваемых дикими реками и глубокими пропастями, различиями между народностями и вероисповеданиями. Мост — путь, на котором скрещивают оружие и который постепенно объединяет врагов в разнообразном и одновременно едином мире, напоминающем на эпическую фреску; турецкие солдаты и гайдуки, сражающиеся друг против друга в балканских ущельях, становятся до того похожи, что различить их почти невозможно.

Один из первых экспонатов выставки — великолепная карта первой осады Вены (1529 год) великим султаном Сулейманом Великолепным, погибшим при осаде Сигетвара. Чтобы не растерять боевой дух, смерть султана несколько дней скрывали от войска: посланников приводили к неподвижно сидящему на троне забальзамированному телу правителя, который выслушивал их, ничего не отвечая, с величием смерти, выдаваемым за царственную невозмутимость. Карту Вены окружают участки, раскрашенные голубым, — так на старинных картах было принято изображать окружающий мир океан. Для турок Вена была городом «золотого яблока», воплощением мифического царства, которое нужно завоевать любой ценой. Кочевники азиатских степей, «дикие ослы», стиравшие с лица земли все городские поселения и способствовавшие развращению нравов, мечтая взять Вену, на самом деле стремились завладеть Городом в высшем смысле слова, своей полной противоположностью. Вероятно, как считал выдающийся румынский историк Йорга, наступавшие на Вену султаны видели в ней столицу всеобщей «римско-мусульманской» империи, которую они мечтали основать. Впрочем, персидский поэт- мистик Джалаладдин Руми писал, что грекам положено строить, а туркам разрушать.

Выставка, представляющая собой нечто среднее между кино и романом, ведет посетителя в осажденный город, повествуя о его подвигах, о царившей в нем жестокости и истерии, а затем приводит на поле битвы, о которой рассказано в большом зале, в том числе с помощью разнообразных аудио- и видеоэффектов. Стратегическая ошибка Кара-Мустафы, не подумавшего о защите холмов, оказалась для османского войска фатальной: к пяти часам вечера, главным образом благодаря стремительному отвлекающему маневру Карла Лотарингского, турки были разгромлены. Христианское войско насчитывало порядка 65 000- 80 000 человек, исламское — около 170 000 человек; погибли соответственно 2000 (помимо 4000 в осажденном городе) и 10 000; к ним нужно прибавить огромное число раненых, взятых в плен, заболевших заразными болезнями, убитых во время отступления и погони, когда примеры бесчеловечной жестокости соседствовали с рыцарским благородством. Как сообщает автор одной итальянской хроники, Ян Собеский, отслуживший мессу на горе Каленберг, заявил Карлу Лотарингскому, что король остался в Польше, на поле сражения вышел простой польский солдат. Тем не менее встреча 15 сентября между Яном Собеским и вернувшимся в Вену императором Леопольдом создала ряд протокольных сложностей и недоразумений.

История включает и эту, закулисную, сторону зрелищных событий, и не соответствующую действительности легенду, гласящую, что первый венский кофе сварил после снятия осады Вены предприимчивый и хитрый галицийский армянин Кульчицкий. Как и всякая выставка, посвященные туркам венские выставки оставляют легкое ощущение нереальности — нереальности жизни и истории, которые мы проживаем, которые нередко раскручиваются, словно лента кинофильма, отчего кажется, будто все уже произошло, словно в жизни и в истории, как в кинофильме, уже содержится финал, которого мы не знаем, но который уже сняли на пленку.

Как еще одну выставку, посетители осматривают парк и дворец Бельведер, знаменитую резиденцию герцога Евгения Савойского, победителя турок, который в 1683 году в Вене впервые заявил о себе, будучи еще совсем юным. В этом дворце жизнь превращается в собственный символ. Симметрия парка, который аллегорически переходит (статуи, фонтаны и убранство) от воспевания красоты Времен года к апофеозу Славы побед над Полумесяцем, — триумф любившей границы цивилизации над безудержным порывом другой цивилизации, которая, как было сказано выше, мыслила в категориях бескрайних просторов.

Эпигоны, туристы и случайные посетители — нынче все мы прогуливаемся среди строгой симметрии, среди любимых нами границ и пределов, словно статисты в грандиозном спектакле, например в фильме Абеля Ганса. На картинах и на серых, поблекших фотографиях, выставленных современными турецкими художниками в Музее XX века, совсем иные лица и жесты, скрытое, униженное достоинство сегодняшних эмигрантов, тех, кто еще или уже не участвует в представлении. Наши предки скакали здесь на конях, — гласит подпись под одной из фотографий, — а мы подметаем улицы. Виноваты в этом, — продолжает честный, не ищущий утешения автор подписи, — не австрийцы, а мы сами.

Далеко не всегда кровь выцветает и стирается быстро, как думал великий китайский писатель Лу Синь. В Военно-историческом музее выставлена военная форма убитого в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда: на голубом мундире пятна, ткань на рукаве и слева на груди порвана. Рядом с формой — шляпа с большими зелеными перьями, величественная, неповрежденная. Рана, которую 28 июня 1914 года нанесли всей Европе, до сих пор не затянулась. Возможно, ее трагически залечит третья, окончательная катастрофа, поскольку две мировые войны так и не восстановили пошатнувшееся в Сараево равновесие. Меню Франца Иосифа на 28 июня: «Consommé en tasse, Oeufs à la gelée, Fruits au beurre, Boeufbouillé aux légumes, Poulets à la Villeroy, Riz Compote, Bombe à la Reine, Fromage, Fruits e Dessert» [63] «Консоме в чашке, яйца в желе, фрукты со сливочным маслом, отварная говядина с овощами, цыпленок под соусом «Вильруа», рис с компотом, королевская бомба, сыр, фрукты и десерт» (фр.). .