Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

«Да потому, — мысленно отвечал ему Якоб, — что я хочу перетянуть тебя на свою сторону, а унижать тебя я вовсе не намерен». Улыбнувшись, он ответил ефрейтору:

— А стоило ему сказать об этом?

— Пожалуй, не стоило, только…

— Что тебя еще беспокоит?

— Мне как-то неудобно перед вами…

— Не расстраивайся, такое поначалу со многими случается.

— Слабое утешение.

— Но верное. Как-нибудь поговорим об этом подробнее.

— А как же мне быть с другими? — спросил Бергеман.

— Ты имеешь в виду Штриглера и Петцинга?

— Да.

— Не волнуйся, ни тот, ни другой не станет над тобой смеяться и, разумеется, никому ни словом не проболтается, — успокоил его Якоб.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно.

— Это почему же?

— А они мне сами обещали.

— И что ты за парень… — задумчиво проговорил Бергеман.

— Здесь я тебе не парень, а командир танка.

— Нет, ты для меня парень.

— Ну, пусть будет так, — согласился Якоб, а затем спросил: — Так как ты ответишь на сделанное мною ранее предложение?

— С сегодняшнего дня можешь на меня полностью положиться, — ответил Бергеман. — И модель я с вами буду делать тоже…

«Вот и третий член экипажа отвоеван, так сказать, для коллектива, — думал Тесен. — Трое из четверых. Теперь очередь за Петцингом».

Но невозмутимый и непробиваемый Петцинг никак не желал «прибиваться» к коллективу.

Однако на сей раз Якоб, не будучи уверен в собственном успехе, обратился за помощью к своему взводному, лейтенанту Телю.

— А я, собственно, ждал, что вы ко мне придете. Меня ваш экипаж очень интересует, в том числе и Петцинг. — Лейтенант повертел в руках линейку, положил ее на лист бумаги. — Что вы вообще можете сказать о Петцинге?

— Не так уж много, и не очень радостное. Порой я вообще не понимаю, как в нашем обществе могут быть такие люди.

— Не вините его за те поступки, которые он совершил полтора года назад.

— За прошлое я его не виню, однако вся беда заключается в том, что он почти ни в чем не изменился.

— Ну, не скажите. — Лейтенант засмеялся и погладил рукой подбородок.

Как только лейтенант убрал руку с листа бумаги, Якоб невольно заметил, что это рапорт об отпуске, написанный рукой Петцинга.

«И у этого человека хватило нахальства подать рапорт об отпуске за несколько недель до начала крупных учений…» — с раздражением подумал Якоб.

В этот момент рука офицера снова легла на рапорт.

— Кое в чем Петцинг все-таки изменился: он уже не совершает серьезных проступков, за которые его следовало бы отдать под трибунал… — заметил лейтенант.

— Нам только этого и не хватало! — не сдержался Якоб. — В части-то!

— Следовательно, мы уже не имеем оснований утверждать, что Петцинг нисколько не изменился.

— И все-таки я со своей стороны не рискну заявить, что Петцинг слился с нашим коллективом.

Лейтенант усмехнулся и сказал:

— В подобных случаях мой отец всегда говорит, что к таким людям необходимо относиться с доверием, с социалистическим доверием, так сказать…

Теперь настала очередь Якоба усмехнуться.

— А вот мой старший брат в подобных ситуациях любит говорить, что доверие дело хорошее, однако бдительность, и особенно революционная бдительность, лучше и надежнее…

И лейтенант и унтер-офицер рассмеялись.

— Как я вижу, и ваш старший брат, и мой отец — люди одних взглядов. Я интересовался прошлым Петцинга и пришел к выводу, что он, однако, был в той компании не заводилой, а лишь старшим по возрасту…

— И какое это имеет значение? — поинтересовался Якоб.

— Выслушайте меня до конца, — продолжал лейтенант. Вынув из ящика стола папку с какими-то бумагами, он полистал их, а затем продолжал: — А вот здесь написано примерно следующее: «…Петцинг по складу характера является человеком слабым, придерживающимся мнения коллектива, независимо от того, каково это мнение…» — Лейтенант заглянул унтер-офицеру в глаза и сказал: — Из этого можно сделать вывод: каков коллектив, таков и Петцинг. Плохой коллектив — и Петцинг плох, в хорошем обществе и он достойно ведет себя. Вот так-то… И только так.

— Хотел бы я, чтобы вы оказались правы.

— Постараемся. — Лейтенант убрал папку в ящик стола, туда же положил и рапорт Петцинга об отпуске.

В дни, последовавшие за этим разговором, события развивались так, что слова лейтенанта получили подтверждение.

Случай, происшедший с экипажем унтер-офицера Тесена при форсировании водной преграды, стал в части на несколько дней темой для разговора. Обсуждали этот случай и небольшими группами, и на общем собрании личного состава, которое состоялось в кинозале. Многие из выступавших говорили о выдержке экипажа, который не растерялся в аварийной обстановке и действовал слаженно и умело.

В заключение командир батальона перед строем батальона объявил каждому члену экипажа благодарность в приказе. Однако краткосрочного отпуска на родину, о чем так мечтал Петцинг, не последовало, так как майор считал, что излишнее злоупотребление отпусками обесценивает другие виды поощрений.

Одновременно с благодарностью командование батальона решило написать письма родителям отличившихся солдат или по месту их работы до призыва в армию.

После общего собрания и получения благодарности Петцинг безо всякого нажима извне начал проявлять интерес к делу, которым занимались его товарищи в свободное время. Более того, он даже сам стал помогать им, доставая неизвестно откуда дефицитный материал: фанеру, проволоку, краски. И делал все это безо всяких просьб. Придет, положит свои бесценные мелочи на стол и тихо скажет:

— Вот я принес для вашей модели…

«Нам тебя само небо послало вместе с твоими подношениями», — думал о нем Якоб.

Однажды вечером Штриглер прямо из умывальной, с махровым полотенцем через плечо, пришел в комнату и сказал:

— Я думаю, кое у кого из нас не хватает в голове.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил его Бергеман.

— Да этого Петцинга: стоит себе в умывальной и драит свои ботинки.

— Ну и что же тут такого? — поинтересовался Якоб.

— Чтобы Петцинг чистил обувь?!

— Знаешь, дружище, мне кажется, что ты прав, — сказал Бергеман, повернувшись к Штриглеру, — с ним что-то случилось. Уж не заболел ли он?

Удивление Штриглера было отнюдь не лишено оснований, так как Петцинг никогда не обращал внимания на свой внешний вид: волосы носил длиннее дозволенного по уставу, обмундирование его было в пятнах, каблуки на ботинках почти всегда сбиты. Этим он не раз выводил из себя и старшину роты и самого Якоба.

Однако на следующий день Петцинг еще больше удивил своих товарищей, заявив, что идет в парикмахерскую. До этого его всегда приходилось посылать туда почти силой. Теперь Петцинг без напоминаний пришивал к френчу белоснежный подворотничок, а пуговицы так надраивал мелом, что они блестели, как золотые.