Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Она сама вынесла свои коробки и чемоданы в холл. Витражное окошко над дверью горело изумрудным и ярко-красным – пышная телопея дразнилась яркими цветками, словно живая. Надев шляпку, Делия тихонько подошла к хозяйской спальне и заглянула внутрь. Агата, стоявшая над кроваткой, приложила палец к губам.

«Ты уже собралась?»

«Да. Хочу приехать в порт пораньше: боюсь, будет много возни с багажом».

Она кивнула в ответ. Делия на цыпочках приблизилась к кроватке, взглянула в последний раз на умиротворенное личико, полускрытое складками голубой фланели, и бесшумно покинула комнату.

Высокие кожаные ботинки застегнуты на все пуговицы. В сумке – билет, паспорт и кошелек. Перчатки – новые, лайковые, глухо-черные, словно сажа от пожарища. Она купила их вчера: те шелковые, что она носила в первые месяцы приезда, давно истрепались – так часто приходилось ей бывать на людях во время своего первого, ненастоящего, легкомысленного траура. Служанка и Тави помогли ей вытащить вещи на крыльцо. День выдался чудесный: ветер, переменившись, начал дуть с юга и вместе с прохладой нес невыразимо приятный запах соленых волн. Все эти две недели, живя у Агаты, Делия не могла надышаться морским воздухом. Тихий район, где молодожены сняли коттедж в прошлом году, узкой полосой тянулся между обширным парком и набережной, и это было лучшее место из всех, что она видела в Мельбурне.

«Что-то соседа нашего не видно, – озабоченно сказала Агата, тронув ее за плечо. – Может, сходить за ним? А то вдруг забыл».

Но Делия уже слышала скрип далеких ворот и хруст колес по гравийной дорожке. Степенно и неспешно, словно катафалк, экипаж выплыл из-за угла. Это была охотничья двуколка, запряженная большеголовой седенькой лошадкой. Возница казался под стать ей: борода его была такой же масти.

– Всё поместится! – прокричал он, проворно спрыгнув на землю. Он всегда говорил с Агатой громко, как со своей туговатой на ухо женой. – У вас и вещей-то нет совсем.

Делия и глазом не успела моргнуть, как часть ее пожитков скрылась в собачьем ящике под сиденьем, а остальное было привязано к заднику двуколки; и когда сосед воскликнул: «Вот и всё!», она поняла, что это действительно всё. Сейчас она простится с родными – быть может, навсегда.

– Ты всегда уходишь, – выдохнула Тави, крепко прижавшись к ней.

– Прости. Я бы хотела быть с вами, но в жизни все так сложно… Ты потом поймешь. Ты не забывай меня, ладно?

Ей думалось – все в душе онемело, как немеет отбитая рука или нога; но оказалось, что она по-прежнему может чувствовать боль, и, разомкнув объятья, Делия больше не пыталась удержать улыбку на лице.

«Обязательно напиши», – сказала Агата. Она никогда не умела прощаться, и все их расставания в лонсестонском порту были неловкими и преувеличенно-бодрыми.

«Я буду писать с каждой стоянки. И потом тоже. Не волнуйся за меня».

Последние поцелуи, судорожное пожатие рук – и вот она уже смотрит на них с высоты двуколки, и все прежнее, знакомое понемногу отступает, как вода во время отлива. Чистенький беленый домик катится прочь, а после поворота и вовсе теряется из виду, и во всю ширь открывается безбрежная морская синева. Отсюда уже виден порт и океанские пароходы-исполины, стоящие у длинного причала. Всей езды – каких-то десять минут; нет времени проститься с городом, да и где тот город? Только башни угадываются на горизонте: Независимая церковь, Шотландская церковь, и где-то дальше, невидимые, но накрепко запечатленные в памяти – универмаг «Болл и Уэлш», купол вокзала и Австралийский дом с его разграфленным фасадом и острым шпилем на углу.

– На родину едете? – осторожно нарушает тишину старичок: траурное платье пассажирки удерживает его от попыток скоротать разговорами и без того короткую дорогу.

– Да, – отвечает Делия.

– Это правильно.

Низкий гудок всколыхнул прозрачный воздух. Порт был уже рядом, и все чаще попадались им экипажи и авто, стоявшие у обочины приморского бульвара. Шум постепенно нарастал: катили по рельсам вагонетки, заваленные мешками, людские голоса сливались в монотонный гул, какой царит обычно на больших рынках да в таких вот местах встреч и расставаний. Они подъехали к причалу так близко, как смогли, и старичок помог Делии выгрузить вещи.

– Вас кто-нибудь провожает? – спросил он, заметив, что она беспокойно озирается по сторонам.

– Да, друзья… Вы не волнуйтесь, я не потеряюсь. Спасибо вам!

Их не было, казалось, целую вечность. Делия успела не на шутку встревожиться и с надеждой всматривалась в каждое лицо, когда из толпы вынырнула Фрэнки. Вслед за ней появились Грейс, Пим, еще кто-то. Каждая несла по чемодану и картонке, так что со стороны можно было подумать, что они едут всей честной компанией. Делия хотела спросить, где Ванесса, но взгляд упал на высокую худую фигуру в черном, и слова застряли в горле. Этот цвет не шел ей чудовищно, делая лицо похожим на посмертную маску; и все-таки она надела траур. Значит – простила.

– Господи, а где же остальные? – воскликнула Делия, увидев в руках Ванессы большой плоский предмет, обернутый бумагой и перетянутый бечевкой. Две, от силы три картины!

– Не бойся, – ответила за нее Нелли. – Мы о них позаботимся.

Все вместе они подошли к воротам, ведущим на пирс. Багажный контролер придирчиво осмотрел их вещи: «Метки, барышня! Где у вас тут метка?» Делия еще с вечера проставила свои, выведя с полдюжины раз, будто в наказание: «Мисс Д. Фоссетт. „Пуна“, Лондон», и теперь ждала поодаль, рассеянно вспоминая, что где лежит и какой из чемоданов можно поместить в дальнее хранилище. Наконец с формальностями было покончено, и подруги влились в толпу, заполонившую причал. В разноцветном море шляпок и зонтиков сразу бросился в глаза островок цвета хаки у ближних сходней. Солдаты, все как на подбор молодые, курили и смеялись, уперев в землю ружейные приклады. Кто из них вернется домой? Думать об этом было невыносимо, и Делия, проглотив комок, отвернулась. Высокий бок парохода чернел и лоснился; по трапу заводили поджарых гнедых лошадей, и те исчезали, одна за другой, в корабельном чреве – покорно, как бараны на бойне.

Чьи-то пальцы коротко пожали ей руку, свободную от поклажи. Делия вопросительно взглянула на идущую рядом Ванессу, но та уже закрылась, приняв безразличный вид. Хотела ли она подбодрить ближнего или сама искала поддержки – как теперь узнаешь? Они продолжали двигаться бок о бок, и нарядная толпа невольно расступалась. Люди отводили глаза, кто сочувствующе, кто с суеверным страхом, и каждый – это было ясно – думал об одном: « Нам повезет. Нас минует». Что ж! Таков человек. Они с Ванессой тоже надеялись, верили – до последнего.