Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

– Вот вы где. Мы не опаздываем?

– Еще полно времени. Смотрите, что я нашла.

– Похоже на детские рисунки, – не очень уверенно сказала Делия, приглядевшись.

– Совсем нет. Ребенок, когда рисует, копирует то, что видит; художник же всегда выражает некую идею. Мы не знаем, что именно он хотел здесь сказать, но нет сомнений, что все эти круги и спирали – больше, чем просто линии.

Делия покладисто согласилась, хотя некоторые из рисунков и в самом деле были не сложнее того, что могла нацарапать Тави. Гораздо больше ее волновали новости. Сможет ли теперь Ванесса учиться? Неужели отец так и остался непреклонен?

– Я же вам говорила, – ответила Ванесса, помрачнев, – если ему что-то взбредет в голову, он будет упрямиться до скончания веков. Это ужасно. Я заходила недавно в школу, видела своего прежнего учителя – он большой художник, из тех, кому я когда-то мечтала подражать. Ездил в Англию в тот же год, что и я; потом в Париж. До сих пор выглядит так, будто совершил паломничество. Писать стал иначе. Я могла бы многому научиться сейчас… У вас случайно нет с собой денег взаймы?

Делия, сбитая с толку резкой сменой темы, обескураженно покачала головой. Новости огорчили ее, и не придумывалось ничего путного в утешение. Ванессе нужно вырваться из дома, чтобы обрести самостоятельность, но как это сделать, если не с помощью брака? А потом, в браке, она едва ли сможет учиться: это занятие не для замужних женщин. Выхода нет, разве что взять и уйти от родителей, как сделала Фрэнки. Но страшно даже представить, каких скандалов, каких страданий – и своих, и чужих – стоило ей это решение.

Наконец появилась сама Фрэнки – в своей неизменной темной юбке, кургузом жакете и маленькой шляпке, которая придавала ей задиристый вид.

– У тебя нет денег? – спросила Ванесса.

– Разумеется, нет! Ведь сегодня платит Паскаль, – отозвалась та с обезоруживающей простотой. – А что, ты хотела купить книжку?

– Хотела… Что ж, будем надеяться, что она пролежит здесь до завтра. А нам в самом деле пора.

У выхода из аркады они встретились с Паскалем и все вместе направились в ресторан «Фазолис». Итальянская кухня, сообщила Фрэнки, подтвердив догадку: от названия повеяло оперой. Воображение мигом нарисовало роскошный зал с сияющим серебром и хрустальными графинами, как в том кафе, куда они ходили однажды с Ванессой и мистером Вейром. Но, вопреки ожиданиям, взору предстало совершенно иное зрелище.

Керосиновые лампы, свисавшие с потолка, скупо освещали один-единственный длинный стол, за которым уже сидели несколько человек. Обстановка, хоть и скромная, была не лишена грубоватого уюта: простая деревянная мебель, на белой скатерти – вазы с искусственными цветами. Пахло чесноком и сигаретным дымом. Публика всё прибывала; многие, как видно, были знакомы друг с другом. Вокруг стола сновали две девушки с тарелками, полными нарезанной салями.

– Смотрите, – шепнула ей Ванесса, когда все четверо, найдя себе места, уселись. – Видите вон того джентльмена в больших очках? Это карикатурист из «Панча». А слева от него – виолончелист из оркестра маэстро Зельмана. Он умеет показывать карточные фокусы.

– Вот это да! А что за дама напротив них?

– О, это гроза местного общества. Забьет в споре любого мужчину. Представьте себе, в шахматы играет, знает четыре языка. А юноша рядом с ней – поэт.

Боже милостивый – поэты! музыканты! Ах, думала ли она когда-нибудь, что окажется среди таких людей? От волнения она чуть не забыла о еде – всё рассматривала собравшихся, гадая, кем бы мог быть тот грузный джентльмен или суровый бородач напротив, похожий на капитана дальнего плавания. За общим столом не смолкала беседа и непринужденно переходили из рук в руки графины с оливковым маслом. Вслед за салатами появились спагетти с пармезаном и тушеное мясо в большом медном горшке. Все, включая Ванессу и Фрэнки, пили вино, которого было в избытке, и Делия, чуть подумав, присоединилась к ним. Еда и кофе должны заглушить запах спиртного, к тому же Агата не имеет привычки целовать ее при встрече.

Между тем за столом становилось всё оживленней. Спор, разгоревшийся на дальнем его конце, быстро охватил сидевших рядом и перекинулся дальше с такой легкостью, словно всё происходило на званом ужине, а не в ресторане, где каждый сам по себе. Что за дивная атмосфера здесь! И до чего все милы – она каждого была готова обнять. Комната чуть плыла, как во сне; сплетались над столом голоса – высокие и низкие, сиплые и звонкие; кто-то говорил по-итальянски, кто-то – с сильным немецким акцентом, а у другого был правильный, но нездешний выговор – может быть, американский? Нить разговора оказалось непросто поймать: говорили сначала о реставрации Стоунхенджа, потом перешли к язычникам, к индусам с их многорукими богами. Грозная дама, способная переиграть в шахматы любого мужчину, заявила, что нигде не встречала столько высокодуховных людей, сколько в Индии.

– Мы проезжали через Тричи, – она говорила неторопливо, с интонациями человека, привыкшего ко всеобщему вниманию, – это город на юге Индии. Тамилы зовут его иначе, но нашему языку это название не по силам.

– Тиручираппалли, – вырвалось у Делии.

Шахматная дама вскинула лорнетку и выдержала паузу, которой раньше было бы достаточно, чтобы тут же, на месте, погибнуть.

– Благодарю, – сказала она наконец. – У вас, судя по всему, редкий талант. Однако к делу это отношения не имеет.

Почему ей до сих пор спокойно? Ни страха, ни мучительного чувства, будто каждый думает: «До чего нелепа эта девушка!» Вот, значит, каково это – быть защищенной от мира? Стоять в полный рост, как Хлоя… Она вдруг почувствовала, что может всё: вмешаться в разговор, высказать свое мнение; даже, может быть, поспорить. Но Делия, маленькая благоразумная Делия, скорчившаяся внутри Адрианы, молила: не надо, ты пожалеешь об этом; и Адриана уступила ей, снисходительно, как ребенку.

– А ваша сестра знает, что вы вернетесь поздно? – спросила Ванесса; она чистила яблоко: тарелки были убраны, им на смену принесены фрукты и сыр.

– Да. Я сказала ей, что звана на ужин к вашим соседям в Кэмбервелл.

Кто бы мог усомниться, что это была отличная идея? Агата не станет волноваться, ведь Кэмбервелл – самое благопристойное место во всем Мельбурне, и Ванесса подтвердила это одобрительным кивком.

– Но вы все-таки не пейте столько вина, – сказала она, помедлив. – С непривычки это может быть вредно.

– Нет, мне хорошо… Мне никогда в жизни не было так хорошо.

После кофе мужчины, как по команде, закурили, и Делия с Ванессой вышли на задний дворик, увитый виноградной лозой. Воздух был свеж, над крышами висела полная луна, освещая целую батарею огромных бочек. Из полуоткрытой двери ресторана послышалось пение; звучный баритон с чувством выводил слова итальянской арии под аккомпанимент пианино. Удивительный вечер. А ведь его могло бы не быть, если бы тогда, в Темпл-корте, она струсила и не присоединилась к спорщикам. Вывод был прост: если однажды переступить страх, то рано или поздно будешь вознагражден. Эта мысль показалась ей такой важной, что она тут же поделилась ею с Ванессой.