Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Пока они разговаривали, смотровая площадка опустела, и Джеффри сказал:

– Подождете меня? Я хочу подняться туда.

– Я тоже хочу, – с живостью откликнулась Делия.

– А не боитесь?

Она помотала головой, радостно, как ребенок.

Ступеньки, грубо прибитые к узкому деревянному полотну, вели вверх почти отвесно; вдобавок вся эта конструкция выглядела довольно хлипкой, и он протянул Делии руку, за которую она с готовностью уцепилась. Вдвоем на лестнице было тесновато, но она мало смущалась этой близостью и лишь сосредоточенно смотрела перед собой, чтобы не упасть, в то время как он раз за разом ощущал прикосновение ее бедра. В крови ли у них, Фоссеттов, эта странная невосприимчивость? Душевно Делия была гораздо гибче и податливей Агаты, но в остальном – что это: неведение, наивность?

И отчего она кричала тогда в библиотеке?

«Я всего лишь обнял ее», – сознался Эдвин, красный, как рак. Что ж, положим, ему нет резона врать. Но ведь люди не кричат от объятий.

Быть может, она боится пьяных?

Кто-то однажды испугал ее – это было ясно. Так испугал, что отбил в ней ту природную телесную чуткость, которая, рядясь любовью, одних заставляет терять голову, а другим дарит наслаждение и радость. Быть бесчувственным – не меньшее проклятие, чем быть глухим или незрячим. А некоторым, вроде Агаты, не повезло вдвойне.

Оказавшись на верхней площадке, Делия тут же порхнула к перилам и стала вглядываться вдаль. Она носила теперь, как и Ванесса, аскетическую одежду «передовых женщин»: простые блузки из белого хлопка и темные шерстяные юбки без отделки. Это, пожалуй, даже шло ей. К тому же теперь она стала совсем непохожей на Агату, и можно было оставить тщетные поиски знакомых черт.

Как странно, думал Джеффри, глядя на смутные очертания Мельбурна, окруженного мозаикой из зеленых и коричневых полей; ведь когда-то он сравнивал Делию с азуритом. Тогда он считал, что стоит только захотеть – и она сдастся быстрее, чем Гертруда.

Выходит, он ошибался?

– Пойдемте, мисс Делия. Нехорошо оставлять Нессу так надолго одну.

Она встрепенулась, с раскаяньем сказала: «Ох, что же мы…», и, ступив на лестницу, доверчиво сунула ему ладонь.

Делия, Делия. Как там было у Бернса?

– Прекрасен утренний рассвет, прекрасно роз цветение, но ничего прекрасней нет…

Он взглянул на нее – и осекся. В желтоватых глазах мелькнул испуг, но одновременно с этим щеки вспыхнули и порозовели губы. Джеффри чуть заметным движением перехватил ее руку, прижал палец к запястью поверх тонкой перчатки и ощутил бешеное биение пульса. Он спросил: «Вам нехорошо?» – но слишком заметно было обратное, и через худенькую руку его, словно током, ударило волнением.

– Я… нет. Очень жарко, – нетвердо произнесла Делия и, на глазах овладевая собой, добавила: – А откуда вы знаете Бернса?

– Ну как же, – протянул он, шутливой укоризной маскируя собственные чувства. – Я все-таки на добрую четверть шотландец.

Спускаясь к полянке с озером, они почти не разговаривали, стесненные общей неловкостью. По пути им встретились несколько молодых мужчин, идущих наверх, и Джеффри снова подумал о Ванессе. Но беспокойство оказалось напрасным: она отдыхала, сидя на пледе и лениво отмахиваясь от комаров, а картина сохла на этюднике.

– Мы видели лирохвоста, – весело сообщил он, желая поддразнить сестру. – И Мельбурн издалека. Ты еще можешь сходить туда, если хочешь.

Ванесса смерила их обоих внимательным взглядом и чуть нахмурилась.

– А ты проводишь меня?

Он пожал плечами.

– Ну, если тебе так хочется… Но вы, мисс Делия, ведь не полезете туда снова?

– Здесь должен кто-то остаться, – ответила за нее Ванесса. – Из-за вещей.

– Она думает, что вомбаты съедят ее картину, – объяснил Джеффри, улыбнувшись Делии. – Не бойтесь, мы скоро. А потом пойдем пить чай.

Идти наверх все той же дорогой было скучновато, но он хотел как следует устать. Ему не хватало этого в нынешней жизни – физической усталости. Дед каждый день ходил пешком из Южного Мельбурна в свою лавку на Бурк-стрит. Пока не было трамваев и поездов, люди были крепче, а теперь все экономят время, да и расстояния стали большими. Он сам позволял себе не спешить только по воскресеньям, добираясь в церковь на своих двоих, пока остальное семейство катило в коляске. Даже отец не мог одолеть этих двух миль – говорил, из-за сердца.

– Ты не должен так поступать, – сказала Ванесса ни с того, ни с сего; они шли по тропинке вверх. – Оставь ее в покое.

– О чем ты?

– Ты знаешь, о чем.

– Господи, Несса! – Он даже остановился, неприятно удивленный ее обвинениями. – Не будь занудой. Я не звал ее гулять со мной в лесу, она пришла сама. Надо было прогнать ее, так, по-твоему?

– Она еще глупая, а ты пользуешься этим. И не пытайся отнекиваться. Я видела ее лицо; оно говорит больше, чем все слова.

– А ты не только зануда, – сказал Джеффри, чувствуя внутри знакомое, как перед прыжком, напряжение. – Ты еще и ханжа. Думаешь, мое общество более опасно для нее, чем общество людей, читающих «Половую психопатию»?

Он ожидал презрительного взгляда, негодования, обиды. Но Ванесса помедлила, опустив глаза, и произнесла со спокойной, нешуточной угрозой:

– Если ты обидишь ее, я никогда больше с тобой не заговорю.

А потом, так и не взглянув на него, двинулась дальше по тропинке, ведущей наверх.

Если бы кто-то сейчас спросил, что она любит больше всего на свете, Гертруда ответила бы: вот такой весенний день на Коллинз-стрит. Она даже замерла на миг, выйдя из магазина, и Люси вопросительно оглянулась. Кожаную коробку с новой шляпкой, заказанной специально для скачек, она держала так важно, словно это была чаша с причастием, и Гертруда невольно прыснула.

– Теперь в аркаду, – распорядилась она.

Грациозным движением подхватив юбку, она ступила на тротуар, в людское море, и поплыла бригантиной. Четыре дня, пело сердце, всего четыре дня осталось до главного праздника, которого с нетерпением ожидаешь целый год; и чем ближе день скачек, тем более сладким становится предвкушение. Наконец, наступает генеральная репетиция – речной карнавал с его украшенными лодками, степенно скользящими по темной воде; с его модными дамами, чьи зонтики и шляпки превращают южный берег Ярры в пеструю клумбу. А после уже остаются считанные дни, и нужно успеть заказать платье для скачек, если не позаботилась об этом раньше, и шляпку, и ждать, как в детстве – канун Рождества.

Она шла, привычно отслеживая боковым зрением детали: кто как одет, что изменилось в витринах и какие важные лица совершают сегодня променад по Кварталу. Двери магазинов беспрестанно открывались и закрывались, люди покупали фарфор у Вэбба и граммофонные пластинки у Аллана. Солнце играло в прятки, то ныряя за облака, то ослепляя ярким лучом. Какая все-таки будет погода во вторник? Она замедлила шаг, чтобы взглянуть на модели платьев в одной из витрин. Увы, там было все как всегда: ни намека на модные сейчас в Европе узкие юбки. Придется снова идти к миссис Клиффорд. Жаль, что ее ателье находится не в Сити: было бы гораздо удобнее, чем таскаться в Праран всякий раз, когда захочется чего-нибудь этакого.