Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

– А вы знаете, что по этому закону Иисуса не пустили бы в Австралию?

– Знаю, – ответил Джеффри. Они сидели на скамейке в оранжерее Выставочного дворца. Был вечер воскресенья. – А еще есть двадцать причин, по которым Австралия никогда не будет белой. Все мы читали в юности одни и те же журналы, только Несса не удосужилась задуматься над всем этим, когда выросла.

Что произошло потом? Как получилось, что прочное вдруг стало зыбким? Она вдруг узнала о том, что значит дешевая рабочая сила; о том, что будет, если сюда приедут тысячи китайцев, готовых работать почти бесплатно от зари и до зари; и на вопрос «Это, по-вашему, справедливо?» она не смогла ответить. Что бы сказала Ванесса? Что бы сказал Адриан? Какая разница. Сама она, хоть и вооруженная идеями, оказалась беспомощной.

Однако сейчас грустить не получалось. Приятно было просто сидеть и отдыхать: ни чисел, ни шнуров, а голоса – всего лишь шум ветра за окном. Покой почти убаюкал ее, и Делия подумала, не перебраться ли в спальню; но после второй чашки кофе голова прояснилась. Подруги обсуждали салон, в котором собираются журналистки и писательницы, а потом начали читать стихи. Фрэнки, декламируя, расхаживала по комнате, отбивала такт рукой, и страстные, пламенные слова поднимались к потолку, бежали по воздухоотводам, заполняя весь огромный дом: «Тигр, тигр!» Ее сменила брюнетка, читавшая негромко и проникновенно. Стихи были незнакомыми; в них говорилось о любви, но любви печальной. Над одним из них Делия почти всплакнула, словно ей и в самом деле знакомо было это страшное чувство – потеря любимого. Хотя – разве не знакомо? Ведь восемь лет назад, когда перестало биться сердце Адриана, ей казалось, что солнце погасло. «Опусти шторы…».

– А можно мне тоже прочесть? – сказала она, и тут же испугалась своей храбрости. Неужели она в самом деле сумеет?..

– Конечно, присоединяйся! – с готовностью отозвалась Фрэнки.

Остальные девушки поддержали ее, и Делия, воодушевленная, вышла на середину комнаты. Какое стихотворение выбрать? Их было много, любимых… Наверное, это: про лилию и шиповник. Адриан часто его читал, и она помнила наизусть все интонации, все паузы. Набрала полную грудь воздуха – и с первого же звука попала в его тональность так чисто, что не поверила собственным ушам. Это было упоительно – выводить слова, как ноты, наслаждаясь одним лишь звучанием их. Он был жив, Адриан – в этот миг, в этой комнате.

Когда угасло последнее эхо, никто не шелохнулся. Так и должно быть, вспомнила Делия. Так всегда бывало прежде, в гостиной их старого дома, и ей думалось, что это молчание – лучшая благодарность поэту. Она растроганно взглянула на подруг – и заметила в них что-то странное. Грейс прятала глаза; Фрэнки сконфуженно вертела в руках спичечный коробок. Только лицо Ванессы оставалось непроницаемым.

– Что-то не так? – произнесла Делия упавшим голосом.

– Нет, все так, – бодро сказала Фрэнки и с нарочитой небрежностью бросила коробок на середину стола. – Ты хорошо читаешь. Это ты сама сочинила?

– Это… нет, не я. А что, вы уже где-то его слышали? Что-то похожее?

– Ну, именно такое не встречалось. Просто сами образы, сравнения… немного знакомы.

– Передай мне, пожалуйста, хлеба, – обратилась к ней Ванесса, и Делия поняла, что она пытается увести разговор в сторону.

– Подождите, – слово вышло у нее сипло и задушенно. – Объясните мне, что происходит?

– Да ничего не происходит, – Грейс подошла к ней и ласково приобняла за плечо. – Ты просто слишком мнительная.

– Нет, – упрямо сказала Делия. – Вам что-то не понравилось, но вы хотите это скрыть от меня. Зачем? Мы ведь всегда были честными друг с другом…

Грейс вздохнула; Фрэнки в замешательстве переглянулась с Ванессой. И тогда, в тишине, ожило контральто.

– Не хочу вас обижать, но это просто слабые стихи. Подражательские, незрелые. Если вы все-таки сами их написали – то простите, конечно…

Что-то сдавило в груди. Неужели она действительно это сказала? – растерянно подумала Делия. А потом под кожей на щеках брызнула кровь, и она опрометью кинулась к дверям. Вслед кричали: «Куда ты? Постой!», но ничто не сумело бы ее сейчас остановить. Лязгнула решетка лифта, и весь дом, сверху донизу, задрожал, как в ознобе. Делия заплакала навзрыд, прижавшись лбом к стене кабины. Какой позор! Провалиться бы сейчас сквозь землю – на сто футов вниз, в шахту, в преисподнюю!

Пол дрогнул, и гудение прекратилось. Сумрачный вестибюль показался безмолвным, но затем со стороны лестницы донесся стук каблуков. Делия выскочила на улицу и со всех ног бросилась прочь. Лишь у перекрестка она замедлила шаг и обернулась: ее не догоняли больше.

Ночной воздух был по-прежнему теплым, но ветерок успел немного разогнать копоть и дым. Небо густо чернело, низкая луна пряталась где-то за домами. В переулке лаяли собаки; прозвенел трамвай по Свонстон-стрит. Значит, они еще ходят; и поезда тоже. Но куда же ей ехать? К Агате? Нет, только не это. В Кэмбервелл? Еще хуже… Можно, конечно, пойти в Темпл-корт, к Пим, но там ее сразу найдут. Тут Делию осенило: надо позвонить Джеффри! Ведь телефонная станция сейчас открыта. Конечно, на нее странно посмотрят там и, возможно, отругают; но ведь выбора нет. От одной мысли, что можно вернуться к Ванессе, ей становилось дурно. Никогда больше она не сможет смотреть им в глаза после такого унижения.

Она стала подниматься дальше по Элизабет-стрит, стараясь не думать о том, сколько темных кварталов ей предстоит пройти. Подсвеченный циферблат на почтамте показывал половину десятого. С Бурк-стрит доносились оживленные возгласы – там, в театральной части города, всегда было людно. Здоровенный детина на углу продавал пироги с лотка, а чуть поодаль сидели две косматые дворняги, выжидая, не упадет ли что-нибудь наземь. Делия перешла на другую сторону улицы: ночные торговцы были прочно связаны в ее сознании с преступниками и падшими женщинами. Постепенно уличный шум затих, и остались лишь одинокие отзвуки ее торопливых шагов. Северная часть города была самой мрачной; даже освещенные окна здесь казались неприветливыми. Из переулков тянуло смрадом отхожих мест. Еще немного, выстукивало сердце; еще квартал – и налево. Вдруг что-то темное клубком бросилось ей под ноги, и она взвизгнула. Крыса! Делию замутило от страха; она почти готова была припустить бегом, но тут от стены впереди отделилась темная мужская фигура, и свист, резкий, как удар бича, рассек тишину. Делия повернулась и бросилась прочь, не разбирая дороги, не слыша ничего, кроме топота множества ног за спиной. Она начала задыхаться и, холодея, поняла, что сейчас ее настигнут. Из последних сил выкрикнула: «Помогите!». В ответ засвистели, заулюлюкали, но топот стал замедляться, отставать, а потом и вовсе прекратился.