Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Из коридора донеслись чьи-то шаги. В дверь постучали, коротко, для проформы, и бесцеремонно дернули ручку.

– Тебя отец ищет, – бросила Ванесса брезгливо, как подаяние; и вдруг, приглядевшись, изменилась в лице. – Ты рисуешь? Ты?!

Джеффри подавил желание прикрыть лист рукой и неприятно поразился собственной, невесть откуда взявшейся уязвимости. Ванесса уже стояла рядом, склонившись над рисунком. От нее пахло печью.

– Дай-ка, – она перевернула лист и слегка нахмурилась. – Ты опять идешь от цвета, а не от линии. Потому и не получается.

– Ерунда.

Он хотел выхватить у нее набросок, но Ванесса отступила и подняла его над головой. Что за ребячество? – подумал Джеффри с досадой, а в следующий миг обнаружил себя стоящим рядом с ней.

– Отдай немедленно.

– Попробуй возьми!

– Прекрати, слышишь?

– Это только на растопку годится! Начни заново.

– Ты глупая коза! – выпалил он, и от этих слов так нестерпимо пахн у ло детством, что у него перехватило дыхание.

Ванесса рассмеялась и опустила руку. Она смеялась долго, утирая слезы, и видно было, как спадают с нее, кольцо за кольцом, оковы напряжения. А ведь она, наверное, не спала в эту ночь, подумал Джеффри; очень может быть, что подруги искали Делию по всему городу, и волновались, и кляли себя. Как они встретились сегодня? О чем говорили?

– Я нарисую тебе эскиз, хочешь? – лицо сестры было ясным, глаза теплились чуть неловким вниманием. Он успел забыть, когда в последний раз видел ее такой.

– Нет, Несса. Я должен все сделать сам.

Она понимающе кивнула и, положив рисунок на стул, направилась к двери. В маленькой детской с окнами во двор вдруг стало слишком тесно от воспоминаний – и, похоже, не ему одному.

– Если тебе нужна будет эмаль, – сказала Ванесса, обернувшись, – я помогу.

Что чувствуют правители держав, подписывая мирный договор? Вряд ли они считают себя победителями. Но это была – победа.

Теперь оставалось лишь повидать отца и позавтракать, а затем – снова к работе. Надо спешить: времени мало. Он представил, как войдет сегодня в мастерскую, и усмехнулся. Из всех, кто там работает, лишь двое помнят его за верстаком. А вот что помнят его собственные руки – это только предстоит выяснить.

Массивное черное кресло в директорском кабинете уже пару лет как стояло пустым – полчаса еженедельных собраний не в счет – но, увы, пустота эта была лишь формальной, как и отцовские сетования о том, что пора на покой. А нынче утром кресло было занято основательно и безнадежно.

– Тебе что, трудно было позвонить? – проворчал отец, когда Джеффри прикрыл за собой дверь. – Тетка ведь волнуется. Я понимаю, конечно, все эти твои дела…

– Да, – сказал он невозмутимо. – Прости.

– Почему ты не в магазине?

– Я сегодня занят.

– Чем, позволь поинтересоваться?

– У меня заказ.

Отец неторопливо пригладил ногтем полинявший ус.

– А я думал, Отто решил меня разыграть на старости лет. Значит, будешь работать?

– Буду.

Он глубоко вздохнул и, опершись на стол обеими пятернями, с усилием поднялся. Вспомнился дед, который до самой смерти оставался поджарым и колесил на своем «пауке» по всему побережью. А сам он – неужели в старости он будет таким вот немощным?

– Никогда я не мог тебя раскусить, – хмуро сказал отец. – Чего ты хотел, к чему стремился… Боб, тот весь был как на ладони. Вот, кстати, прислал сегодня, глянь. Феба, красавица…

В конверте лежало письмо, написанное колоссальным, как поступь слона, почерком брата, и студийная фотография, с которой смотрела темноволосая щекастая девочка в кружевом воротнике. За год мало что изменилось: она была все так же похожа на цыганистую, смуглую Мюриель.

– Мои будут лучше, – сказал Джеффри. – Извини, у меня дел по горло…

Пожалуй, для одного дня изумленных взглядов было достаточно. Он приготовился к допросам и нотациям, но отец как-то сразу сдался и только рукой махнул. Он выглядел усталым. Видимо, не только Ванесса не спала в эту ночь, и мысль об этом рождала внутри что-то полузабытое и неудобное, похожее на чувство вины.

Город тонул в лете – душном, пыльном – и дьявольски ясное небо, чуть припорошенное пеплом, не давало надежд на спасение. Сейчас надо быть у моря, в Сент-Килде – где, между прочим, у них есть дом. Хороший каменный дом, купленный дедом в тот год, когда он отошел от дел. До сих пор отчетливо помнились воскресные визиты к ним. Бабушка, уже полуслепая, гладила его по голове невесомой костистой рукой и возвращалась за прялку. Ей не нужно было видеть: пальцы сами знали свою работу. И все время она пела, качая педаль, – пела ради ритма, одни и те же монотонные, скорбные песни на чужом языке. Мелодия словно бы вплеталась в нить, и Джеффри думал, что тот, кто наденет на себя одежду из спряденной шерсти, сможет опять услышать эту музыку.

Официантка в «Кристалле» нескрываемо удивилась его раннему визиту; сам же он был поглощен теперь мыслями о дедовом наследстве. Конечно, Боб имеет на него куда больше прав. Но зачем ему, живущему за границей, этот дом? Сдавать внаем, как сейчас? Продать? Нет уж, родовому гнезду найдется применение получше. Оно, кажется, невелико: четыре спальни наверху, шесть акров земли в общей сложности; но зато – длинная каменная галерея, обращенная к морю. На первые несколько лет вполне хватит, а потом можно и достроить. Осталось как-то заполучить этот дом – сущая безделица для того, кто сегодня справился с задачей посложней. С невыполнимой задачей.

Могла ли она предположить год назад, что будет встречать свой самый важный, двадцать первый день рождения на пустынном морском берегу? Могла ли мечтать – нет, не о свободе и независимости, а всего лишь о пикнике, который устроят в ее честь друзья? Весело постукивал в зарослях топор – это мужчины рубили колышки для палаток; соленый ветер ерошил кроны деревьев, густые, как собачья шерсть; и отсюда, с этого берега, день ее ушедшего двадцатилетия казался еще более печальным. Агата забыла тогда прислать открытку: мистер Клиффорд в невыносимых муках доживал последние недели. Миссис Фоссетт произнесла за обедом церемонную поздравительную речь, а отец – в этом не было сомнений – подсчитывал, сколько лет исполнилось бы сейчас Адриану. Хотелось крикнуть: «Посмотри же на меня! Я твоя дочь!», но она лишь повторяла, как заведенная: «Спасибо. Спасибо».

– Пойдем к реке, – Ванесса махнула ей рукой. – Они еще долго будут возиться.

Был отлив, и море поблескивало где-то вдалеке, за широкой полосой пляжа. Слева темнели, теряясь в дымке, далекие очертания полуострова Морнингтон, огибающего залив. Дни по-прежнему стояли жаркие, но здесь, за городом, это не приносило страданий; напротив, приятно было думать о воде, в которую ей предстояло – впервые в жизни – окунуться. Миновав станцию, они вышли к устью тихой бирюзовой реки. Два узких деревянных моста соединяли ее песчаные берега: один для поездов, другой для пешеходов и экипажей. Одинокий рыбак неподвижно стоял у перил, подперев голову рукой.