Лина Сайфер - Театр мыльных пузырей [litres]

Ручка выпала из трясущихся рук и покатилась по столу, девушка успела поймать её в последний момент, крепко зажав в бледных пальцах. Глаза устали быть красными, потому просто закрылись. Слова, которые так давно рвались наружу, которые так давно готовы были слететь с языка и обрушиться своей неожиданностью на головы двух самых дорогих в этом мире людей, сейчас украшали бумажный лист.

Всё было сказано, сделано.

Руби выдохнула с облегчением, понимая, что не придется говорить всё это в глаза – бумага донесёт лучше, потому что бумага всегда лжет. Когда ты говоришь, ты не можешь зачеркнуть всё и начать сначала, а у бумаги есть сотни попыток для того, чтобы подобрать нужные слова. Человек, подбирающий нужные слова, лжёт. Никто не любит говорить в лицо то, что хранит глубоко в душе, потому что придется смотреть в глаза, видеть в них страх, разочарование или такую знакомую обречённость, а значит, чувствовать вину. А кто любит чувствовать вину?

Руби сложила листок вчетверо и аккуратно положила в карман джинсов. Она прошла в ванную, подставив лицо тонким струям холодной воды, чтобы смыть красноту со щек. На черных бровях осели маленькие капельки, подпалённые табачным дымом и огнем зажигалки ресницы чуть подрагивали, но губы были плотно сжаты.

Самое сложное ждало впереди.

Чуть слышно отворив дверь, девушка зашла в мамину комнату и аккуратно положила записку на туалетный столик. Барлоу подошла к кровати матери, заглядывая в её спокойное, умиротворённое лицо, которому в скором предстояло пролить огромное количество слёз. Женщина лежала, закутавшись в одеяло с головой – в комнату через приоткрытое окно залетали вихри прохладного утреннего ветра.

– Я надеюсь, что твои сны прекрасны, – прошептала Руби на ухо Карле Барлоу, чуть поправив одеяло. – Я люблю тебя.

Больше не произнося ни слова и ступая как можно тише, девушка направилась к себе в комнату.

Пути назад не было. Слёзы лить бесполезно.

Руби надела старую чёрную куртку, потрёпанную и затёртую, но ставшую за пару лет бронёй, будто второй кожей. Проверив карманы и убедившись, что две новые пачки ментоловых сигарет на месте, она накинула дорожную сумку на плечо, предварительно затолкав школьный рюкзак под кровать.

Мама, проснувшись с утра, по обыкновению сразу пойдет в душ, но предварительно заглянет в комнату дочери. Она не сразу увидит записку, но заметит отсутствие портфеля, так что подумает, что Руби в школе. Удивительно, как человеческий глаз реагирует на вещи, кажущиеся совершенно неважными, зачастую упуская детали, которые способны рассказать обо всём.

Руби Барлоу, любившая вещи больше людей, покидала свою комнату с разрывающими душу воплями, совершенно неслышимыми для других, но режущих её собственный слух. Книги, плакаты, шкаф, доверху наполненный широкими футболками, статуэтки – всё было столь обыденным, но совершенно меняющим восприятие реальности при отказе от них. Она состояла из этих вещей, как любой человек состоит из дорогих ему мелочей. И сейчас девушка оставляла здесь прошлую себя без надежды на воскрешение. Та Руби Барлоу пыталась кричать, лежа на кровати, и протягивала руки, похожие на сухие ветки. Та Руби Барлоу умирала.

Девушка быстро сбежала по лестнице на первый этаж, провела рукой по лакированным перилам, в некоторых местах потрескавшимся, окинула взглядом ниши и шкафчики в кухне и выскочила на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Всё внутри кричало: «Обернись!», даже Рак привычно шептал на ухо, умоляя в последний раз окинуть родное гнездо взглядом, но она не оглянулась. Она уверенно шагала по дорожке прочь от пристанища себя былой, погибшей и разорванной в клочья внутренними демонами.

Как бы девушка ни хотела избавить дом и близких от созерцания её смерти, ей так и не удалось добиться желаемого. Мертвая, она лежала в родной комнате, улыбаясь возможности наконец успокоиться и сгорая от нетерпения попасть туда, куда так стремилась.

Домой.

Стены видели её смерть. Стены видели, как она бросила саму себя на растерзание вечности, закрывая дверь. Мать сквозь сон слышала её слова и чувствовала, что пришло время прощаться со своим ребенком. Мир прощался с девушкой, которая считала, что не заслуживает всего того, что имеет.

Руби шагала быстро, порой поглядывая в телефон, контролируя время. Сейчас она не надела наушники по своей привычке, не отстранилась от просыпающегося Лоуренса, не закрылась от него, погрузившись в себя, потому что сейчас «себя» у неё не было. Всё осталось там, в пыльной комнатке на втором этаже дома.

Отойдя на приличное расстояние, девушка остановилась, сжимая в руке ключи от дома. Стиснув зубы, она замахнулась и выпустила их. С глухим звуком они упали в ближайшие кусты и пропали из виду.

Девушка улыбнулась самой себе.

Руби Барлоу просыпалась с тенью страха на лице. Страха за собственное будущее. Теперь бояться не было смысла – будущее уже наступило.

Каждый шаг отдавался глухим ударом в висках. Девушка шла узкими улочками, то и дело наступая на кусочки стекла от разбитых бутылок, которые крошились под напором толстой подошвы тяжелых ботинок. Она шла прямо, не отклоняясь и на пару сантиметров, чтобы обойти мусор, говоря себе, что любой шаг в сторону может заставить её свернуть с намеченного пути. Метафоры, одни сплошные метафоры посещали сознание, готовое вот-вот расплавиться. Глаза нещадно жгло, а в черепе вновь набухал очаг поражения, из-за чего создавалось впечатление, будто в голове девушки рождается сверхновая.

Руби Барлоу шла прямиком к «Джава Брейк», поправляя сумку на плече и с силой наступая на стёкла, как наступает ребёнок на раскиданные по полу и уже такие неважные игрушки.

Она замечала немногочисленные машины, похожие на ползущих куда-то жуков, слышала лёгкое пение птиц и дышала полной грудью, почему-то улыбаясь.

Пара кварталов, десяток поворотов направо и налево, и девушка оказалась на месте. Она взглянула на телефонные часы, остановилась, так и не перейдя дорогу ко входу в закусочную. Это было подобно походу по канату над пропастью, когда человек замирает в паре шагов от начала верёвки и пытается сосредоточиться на противоположном «берегу», а не на том, что падать будет очень высоко. И можно ли на середине пути просто повернуть назад?

Руби глянула по сторонам и перебежала дорогу. Канат её не подвёл.

Всё кажется таким простым на словах, но никакие слова не могут описать истинные чувства, замирания души, ее трепет и порывы взлететь. Ничто не в силах заставить человека следовать своим словам, а не просто пускать их, подобно стае голубей, если он сам того не желает.