Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

Я неспешно собрал монеты по десять центов и одну пятицентовую, две долларовые купюры, одну пятерку и ту лишнюю двадцатку. Протягиваю ей, но она отказывается.

— Чуть-чуть пораскинь мозгами: мистер Карвер занимался страхованием, и одно из немногих побочных преимуществ — точнее, единственное побочное преимущество этой профессии состоит в том, что родственникам покойных выплачиваются огромные суммы.

Миссис Карвер многозначительно улыбается — как видно, ожидает, что я уже под впечатлением. Но я и бровью не повел.

— Угадай, на какую сумму был застрахован Кен.

Я не имею представления, а потому молчу.

— Скажем так: на более чем достаточную. С множеством нулей.

На моем лице не дрогнул ни один мускул.

— Ты сомневаешься, что это был несчастный случай, правильно я понимаю? И все в этом городе сомневаются, так ведь? — Она близка к отчаянию. — Скажи мне, что говорят в городе!

— Откуда мне знать, что говорят в городе? Я не телефонист.

— Но до тебя же доходят слухи.

— История подозрительная. Утонуть в мелком бассейне — это еще постараться надо.

— Мистер Карвер не умел плавать. Тебе это известно?

— Нет. Эта тема никогда не возникала.

— Так вот, он не умел плавать. Надеюсь, ты расскажешь людям…

— Я расскажу своим друзьям.

— Не умничайте тут, молодой человек.

Ее лицо меняет цвет. Она объясняет, что Кен поехал в Мотли, где купил детский бассейн.

— Стал наполнять его из шланга, но от сердечного приступа упал в воду. Мальчики сперва подумали, что папа шутит, а пока бегали за мной и мы все вместе его вытаскивали, Кен скончался.

Она неловким движением вскрыла свою пачку сигарет. Сходную неловкость движений я почувствовал в тот раз, когда она впервые расстегнула на мне брюки. Но сейчас-то в плане курения она — девственница. Беру лежащую на кассовом аппарате книжечку спичек и подношу огонек к сигарете миссис Карвер. Слегка закашлявшись, она спрашивает:

— Ты не поверил моему рассказу? По-твоему, это я его убила?

Я молчу. Меня больше увлекает ее манера держать сигарету. Пальцам страшно. Это куда интереснее, чем вопрос о виновности или невиновности миссис Карвер. По мне, муж ее заслуживал смерти, но, вероятно, уместнее был бы какой-нибудь насильственный, чернушный конец.

В магазин входит Филлис Стейплс, учительница игры на фортепиано и мать Бака Стейплса, который работает на заправке «Стэндард ойл». Миссис Стейплс идет в торец, где выставлены собачьи корма. Она держит колли по кличке Лэсси. Оригинальность мышления — отличительная черта жителей наших восхитительных мест.

Миссис Бетти Карвер переключается на шепот:

— Гилберт, мы с мистером Карвером в последний раз занимались любовью, когда я забеременела Дагом. Серьезно. Кену секс требовался только для продолжения рода. Второй сын стал своего рода страховым взносом. К счастью, в моей жизни появился другой мальчик. Ты.

Я способен выдавить только «О…». Наверное, это для меня слишком глубокомысленно. Эрекция у меня прошла; ищу какую-нибудь замену пепельнице. Протягиваю миссис Карвер пустую банку из-под кока-колы, и та стряхивает пепел в отверстие. Стоит с сигаретой, но не курит, — думаю, какой-нибудь сплетник, заглянув в окно магазина и даже не слыша слов, расцвел бы довольной усмешкой. Женщина в трауре и с сигаретой в руке, болтающая с Гилбертом Грейпом, пока миссис Стейплс, надрываясь, тащит к кассе пятикилограммовый мешок собачьего корма «Грейви трейн», — картина еще та. Миссис Стейплс расплачивается, я предлагаю донести товар до машины. Она говорит, что справится, ей не привыкать. Даже не пытается выразить свои соболезнования миссис Карвер — невежливо как-то. Ну, в конце-то концов, многие хотят отгородиться от смерти. Когда миссис Стейплс выходит с мешком собачьего корма, я разве что не гавкаю.

— Филлис на меня обиделась. Ты же знаешь, она всегда играет на похоронах, но я не хочу никакой музыки на похоронах Кена. А она думает, я что-то имею лично против нее. Но для меня проблема вовсе не в ней. Проблема — в моем покойном муже. Странно звучит, да? Покойный муж.

Я говорю:

— Может, вам нужно будет с ней объясниться, когда все это закончится.

— Ну нет, когда все это закончится, я уеду. Подумываю свозить мальчиков в Сент-Луис. А «Сент-Луис», по-твоему, не странно звучит?

Пожимаю плечами.

— Кен терпеть не мог Сент-Луис. А мне кажется, название благозвучное.

С каждой минутой волосы распускаются, придавая ей несколько безумный вид, так что версия мужеубийства кажется вполне правдоподобной. Я уже почти удивляюсь, зачем было так долго тянуть.

— Ты сейчас подумал, что это я его убила. По глазам вижу. Я всегда читала твои мысли по глазам.

— Наверно, — говорю, — правильнее будет сказать: я подумал, что такое не исключено. Ну, то есть что мистера Карвера убили вы.

— Гилберт, — начинает она таким тоном, словно просит еще одну упаковку хлеба или справляется о цене риса, — мыслимо ли убить человека, который давно мертв?

— Метко сказано, — говорю я.

Она и сама это знает. И чтобы завершить этот победный раунд, бросает сигарету в жестянку, которую я до сих пор услужливо держу перед ней. В магазин входит Даг. Губы перемазаны шоколадом.

— Мамочка, — зовет он.

— Мамочка уже идет, милый.

Из жестянки начинает валить дым.

— Прощай, Гилберт.

Она выходит из магазина. Бобби Макбёрни распахивает для нее дверцу, и, прежде чем сесть в автомобиль, миссис Карвер опускает на лицо черную вуаль вдовы.

После похорон мы с Эми сразу едем домой.

Мама спрашивает:

— Ну, как прошло?

Эми отвечает:

— Хорошо. Народу пришло меньше, чем на папины похороны, но все равно порядочно. Музыки не было, так что служба долго не продлилась.

— Как и жизнь, — говорит мама.

Я направляюсь к лестнице, пряча за спиной жестянку из-под кока-колы.

— На что тебе эта банка? — кричит мне вслед мама.

Пожимаю плечами и смеюсь, не придумав разумного ответа, но не останавливаюсь. У себя в комнате протираю от пыли уголок самой нижней полки стеллажа. Заглядываю в банку и вижу окурок со следами помады. Вспоминаю ощущение знакомых губ. Мне никогда в жизни не доставались ни призы, ни голубые ленточки, ни именные таблички, но, устраивая банку в ее новом доме, по соседству с пенопластовым стаканчиком, где хранятся арбузные семечки от Бекки, начинаю думать, что в конечном счете, видимо, заслужил кое-какие знаки отличия.

В ванной рассматриваю себя в зеркале. А что, неплохо. Расстегиваю ремень на своих коричневых синтетических брюках, отстегиваю галстук; к двадцати четырем годам обзавелся только пристежным галстуком. Учиться завязывать нормальный галстук не собираюсь. Причина в том, что мой отец, затянув петлю вокруг шеи, подал пример, которому неохота следовать. Такой ход мыслей вообще отвратил меня от галстуков; исключение делаю лишь для самых торжественных случаев — для похорон. На похоронах я бывал трижды. В первый раз — у отца, когда мне было семь лет. Потом, в десятилетнем возрасте, — у дедушки Уоттса. Жил он в Мартинсбурге, это на другом конце штата, а умер оттого, что на него завалился трактор.