Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

На этой почве школьника Мишу приняли аж в партию — ну, для начала кандидатом. Никто тогда не догадывался, что мальчик вырастет и станет не то что членом, а и вовсе мозгом партии.

А че-то рано как-то пошел он по партийной линии, в школе-то, а? Не рано. Ведь он школу кончил в 19 лет.

Второгодник.

Но это не от тупости, а по уважительной причине: он же был в оккупации, под (впоследствии любимыми) немцами, ну и пропустил учебный год. (Мог, казалось бы, по-немецки выучиться, живя так долго в Германии, то есть на территории Третьего Рейха. Ставропольнаш. А он еле-еле экзамен на четверку сдал. Как это всё странно и смешно.)

Горби после, кстати, рассказывал, что ему очень понравилось кино «Свои»:

— Я сам пережил вступление немцев. В 1942-м году в Ставропольском крае полицаи стали управлять. Мой дед — председатель колхоза, отец — фронтовик, вот меня и прятали. Кто были «свои»? Люди из нашего села Привольное упросили одного немолодого человека стать старостой, чтобы своих спасать. И после прихода наших всё село за него боролось. А ему все равно 10 лет присудили. Но он освободился досрочно — умер в лагере…

Боролись, боролись люди за доброго коллаборациониста, врага народа, изменника родины, приспешника оккупантов. Но на них гаркнули — и пошли они, солнцем палимы. Причем палимы довольно сильно, юг же. Такая страна. Работал на ненавистных тварей немцев? Сдохни, падла. Не дергайся. Справедливости не жди. Помалкивай. Хороший урок дали мальчику. На всю оставшуюся жизнь. Он усвоил.

Короче, с младых ногтей Сергеич понял всё про политику партии и правительства. На простом таком, житейском примере. И поняв, (долго) не прокалывался, не попадался. Вот это «пребывание на оккупированной территории» он хитро и мудро скрывал после в анкетах. Ему это после ставили в вину — как же, обман, подделка документов!

И еще он молчал про репрессированных дедов. Не сам додумался — посоветовали доброжелатели, кто-то из районных аппаратчиков. По-человечески. Не стуканул человек, но — вместо этого — помог. Как это ни странно!

Ну а что, не хотел человек анкету себе портить. Ничо страшного. Но зачем в анкетах был такой пункт? А затем, что оккупация — это был такой затяжной момент истины.

Вот представьте: жили люди в полной уверенности, что страна их — великая, армия — непобедимая, Сталин там, Ленин и прочие — титаны и строй — самый что ни на есть. Ну и партия, соответственно. Если война, то малой кровью и на чужой земле. Как в песне: чужой земли мы не возьмем ни пяди, но и своей врагу не отдадим, все ж в это верили. И вдруг! В один момент жизнь рушится. Армия бежит. Стариков, женщин и детей отдали фашистам на поругание.

И эта вражеская власть длится целый год! Немцы пришли и делают что хотят, плевали они на всё и ложили на строй, на Сталина, на ленинский ЦК; «срать хотел я на вашего Ленина», как пели хиппи на Твербуле, заменив в «Марсельезе» французский текст русским. И ничего фашистам за это (сразу)! Это сломало многих. Спокойствие местных в оккупации — удивительная штука! Власть переменилась, совецкой уж нету, ах ужас-ужас!!! — но оказалось, что и хрен бы с ней. Без нее, как выяснилось, вполне можно жить. Небо не упало на землю. Были коммунисты, стали фашисты — и что теперь? Усраться и не жить? Никаких, заметим, массовых самоубийств, никакого бросания под танки, никаких демонстраций под красными флагами, типа убейте нас за родину, за Сталина… Будет Путин — будет Россия, не будет Путина — не будет России. Хорошая шутка. Абассаца.

Ну, потом Красная Армия вернулась со всеми этими вот казенными делами, с государственным совецким идиотизмом — я про идеологию. А психотравма — что, так сразу вылечилась у Миши? При том что травму эту и не лечил никто. Ломаные люди, битые, они при немцах глянули на жуткую изнанку жизни, увидели правду-матку. И дальше про эту открывшуюся им истину молчали как рыбы. Да, заткнитесь, не открывайте пасть, если хотите жить. Вот потому и была строчка в анкетах насчет пребывания, строго говоря, в Германии, в Рейхе, или, стыдливо и лживо выражаясь, «на временно оккупированных территориях». Это, думаю, не из одной только шпиономании. А просто начальники решили, нельзя сказать что без оснований, на всякий случай лучше этим людям не доверять, не пускать их наверх. Могут подвести! Очень не исключено, что в решающий момент они сломаются. Опять. И — подведут! Просто оцепенеют. Начнут врать и изворачиваться. А?! Или — вместо диктатуры пролетариата задумают повернуть к демократии. Скажите мне, что это не влияет на человека — когда мальчишка лично видит, как рушится весь его мир, политический строй, режим, вся страна. И приходит враг, и выкидывает на помойку красные флаги и портреты вождей. И надо целый год (а в Донбассе так и вовсе два) бояться этого врага каждую минуту! И это — нежнейший возраст, с 10 до 11 лет! Конечно, такие вещи проходят бесследно, да?!

А еще есть такая штука, про которую в 1942 году и не слыхали, — «стокгольмский синдром» она называется. Когда жертва-заложник начинает симпатизировать своим мучителям. Тем же немцам например. И после — помогать им изо всех сил и в ущерб себе и своей стране позволить им сделать то, что никто прежде не позволял, — объединить Германию, допустим… Скажите мне, что нет такого синдрома, что я его придумал! (А если есть, то сколько он длится, пока проходит?) Вот только что придумал, заради красного словца!

Ничего личного, но черную бы метку уместно послать такому парню, волчий билет ему выписать, пусть на комбайне вкалывает, но выше — не давать ему ходу. Казалось бы. По всем понятиям.

Но вышло иначе.

Парень поехал учиться в МГУ. Кроме ордена, у него появилась еще и медаль — серебряная, за школу. Если б не «четверка» по немецкому, была б и вовсе золотая — тонкая шутка судьбы в адрес человека, который после пребывания на оккупированной немцами территории объединит Германию и станет почетным немцем.

В Москве Мишу поселили в общаге на Стромынке (где и я пожил когда-то), оттуда — пять минут на трамвае до Сокольников, далее — на метро до проспекта Маркса, а там — старый корпус на Моховой… На старших курсах МС переехал жить в высотку на Ленгорах. И я, кстати, тоже!

Он так и не выучился говорить по-московски. Как и я. И манерам не выучился городским. Как был, так и остался на всю жизнь, сам не раз в этом признавался, крестьянином. Деревенщиной.

Меня, когда слушал его в кабинке, это цепляло, да.

У него со старых времен осталась привычка ходить в ношеных вещах, а в обновках ему было как-то неуютно. Михал Сергеич, вот трудно в это поверить, легко мог за дружеской беседой принять на грудь 0,5 водки. По-человечески же было всё! В его молодости.

В 1953-м Горби сходил на похороны — Сталина (прям доказательство теории пяти рукопожатий — тоже ведь стал вождем!), который одно время дружил с немецким своим коллегой, они даже на пару раздербанили братскую Польшу. Миша провожал рябого упыря в последний путь не в одиночку — но со своим другом Зденеком (Млынаржем), будущим героем Пражской весны 1968-го. И тогда они, чех и русский, спрашивали друг друга: «Как же мы теперь будем жить, без Иосифа-то Виссарионыча?» Если вдуматься, это (тоже) не что иное, как форма психического заболевания. Которое не перестает быть менее ужасным оттого, что оно массовое, скорей — наоборот. Миллионы граждан сошли с ума. Страна была набита дебилами, идиотами, психбольными. Они были везде: учились в МГУ, служили в армии, водили поезда и самолеты, лечили больных. И много друг другу попортили крови. Бывали и смертельные исходы. Но государство, как ни странно, уцелело! И после еще довольно долго протянуло, прежде чем развалиться, рассыпаться, самоликвидироваться. Ну а чего вы хотели?