Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Галя позаботилась накласть ей в тарелку салат, как дурочке, поцеловала в щечку и прошипела:

— Внимай!

А сама улепетнула поближе к Борисову и села с ним рядом. Два места пустовали, потом, после Зеи, на некотором расстоянии — Евгения Михина, она явно тяготела к Судорогову. Где-то приютился веселый Рудик. А как бы в центре царил чернобородый Лев Никаноров. Около него появилась лишняя бутылка, но алкоголь (его было немного) сам тонул в каком-то экстазе бытия и как таковой не чувствовался.

Зея послушно вслушивалась. Но в потоке слов, льющихся со всех сторон, она сначала различила всего несколько понятных ей. Остальные она слышала впервые. Видимо, это было что-то философское, специальное, тем более Галя ей подмигнула. Но потом пошло нечто более или менее доступное, хотя не всегда и не совсем, но произносимое с какой-то горячностью, как будто речь шла о жизни и смерти.

Слова вылетали яростно, как пули, с разных сторон; на Зею никто и не обращал внимания. Какие-то понятия и словосочетания были ей совершенно непонятны, тем более смысл фраз, но кое-что как будто доступное против ее воли врезалось в память и ошарашивало:

— Надо познать себя, раскрыть до таких глубин, чтобы дьяволу было тошно от нас и он в ужасе бежал бы от человека…

— Ад и рай должны заключить союз между собой, чтобы понять Всевышнего!

— У смерти благостное лицо!

— Замысел Божий о человеке состоит в том, чтобы создать существо, превышающее Его Самого… Такова великая тайна создания человека.

— Да вы что? С ума сошли? Какая наглость! В аду пожалеете о такой вере!

— Это только Судорогов мог такое сказать… А звучит заманчиво!

— Все, все может быть! Самое безумное осуществится, ибо Бог всемогущ! — защищала своего Судорогова Женя Михина. — Мне давно во сне кажется, что я уже не я, а что-то такое необъяснимое!

— Водки, водки! — вдруг закричал из своего угла Рудик. — Водки!

Ему налили.

— Хватит бреда! — прервала Галя. — Можно же быть немного поскромнее и считать человека просто образом и подобием Божьим…

— Много тысяч лет назад, еще до прихода Христа, — торжественно произнес Лев, — существовал текст, кажется, на санскрите, который гласил: «Люди будут летать на железных птицах, но дела их будут злы, и они отойдут от религии…» Вот такой текст появился в глубинах древнего мира… Люди отойдут от религии и, следовательно, от веры в бессмертие души. Иными словами, они отойдут от себя, от веры в себя и станут пародией на человека.

В это время внутренние двери отворились, и вошел молодой человек, который покинул эту комнату, как только Зея вошла.

— Они будут грызть стенки своего гроба, который они сами себе сколотили из своих удушающих воззрений на жизнь. Будут грызть и впитывать в себя яд, от которого все больше и больше мертвеют. Гроб — их вечный дом, — изрек он.

— Кто это? — тихо спросила Зея у Жени.

— Поэт, — ответила та. — И одновременно социолог. Вот какое необычное сочетание.

Зея абсолютно обалдела; весь этот поток мыслей, слов всколыхнул ее всю, вытащил из вечного покоя. Душа ее, ничего толком не понимая, стала содрогаться и метаться в каком-то ступоре. Сильно действовал на нее и вид этих людей. Ничего подобного она не переживала.

— Современная цивилизация — это чудовище, пожирающее людей, это главный поставщик человеческих душ в ад или в другие низшие жутковатые обители. В этом ее главная функция и высшая задача, о которой сами создатели этой цивилизации не имеют никакого представления. Они тоже жертвы. Чудовище злобно, кровожадно и доведет нашу планету до бунта против людей. Планете ничего не стоит смыть этот высокомерный в своем идиотизме мир…

— Россия духовно никогда не поддастся этой цивилизации. Внешне, частично, поверхностно — да, но по сути — никогда. Все это временно и будет сброшено в пучину времен.

— Водки! Водки! Водки!

Поток какой-то предсмертной горячки продолжался и продолжался.

— Бессмертия! Бессмертия! Вот подлинный нерв этой жизни! Я хочу жить вечно! Вечно, вечно, вечно!

— Не сходите с ума! Все мы жаждем жить бесконечно! Жить; жить и быть! Но в этом мире такое невозможно. Да вы околеете от скуки, если будете здесь лет 500. Здесь нет условий для бессмертия, для вселенской широты. Нужна вселенская Россия!

— Главное — при переходе в лучший мир сохранить непрерывность сознания…

— Бросьте, чего захотели… Небольшой перерыв нестрашен…

— Здесь нужно жить так, чтобы душа была шире земного шара… За жизнь, за любовь, за бессмертие!

— Пусть Вселенная провалится, а чтоб бессмертие было…

— И крыса хочет быть бессмертной… Ха-ха-ха!

— Водки, водки, водки!

— Жажда жизни во мне больше, чем жажда водки!

— Смерть — это только форма жизни… Той жизни, которой не может быть на земле, в видимом мире…

— Хватит философского безумия, пора переходить к смыслу конкретных и современных, в некотором плане, пророческих стихов…

— Предложите! Мы слушаем.

Никаноров взял слово. Каким-то глухим голосом, словно не отсюда, он прочел:

Зея остолбенела и ополоумела в то же время. Вдруг все в душе ее, то, о чем она и не подозревала, всколыхнулось и забредило в дикой тоске. Впервые страх объял ее. Чудовищно-загробный образ сверхпокойника вошел в ее существование, в ее ум, и она не знала, что с этим делать. Она не могла понять, что это такое — «сверхпокойник», но чувствовала, что это нечто ужасающее. Голова, унесенная в вечность, вой дикого, безумного хаоса, разрывающего самое себя, — это куда ни шло. Но «сверхпокойник» — что это? Может быть, есть сверхсмерть?

Вместе с хаосом унесся и покой ее души. Внезапно дверь в комнату отворилась, и вошел он . Сверхпокойник, — дрогнуло в уме Зеи, когда она взглянула на пришельца.

С виду это был человек худой, высокий, словно с замороженным лицом, белым как смерть, с высоким лбом и остекленевшими, но мертво-выразительными глазами.

— Как будто покойник смотрит на нас, — ахнула, подумав, Зея. Она обратила внимание на то, что все остальные за столом притихли.

Вошедший был действительно жуток. Жуть точно исходила из его нутра. Ощущение было, что это как будто труп, оживший, но вошедший не в жизнь, а в какое-то иное измерение, к нашей жизни не имеющее отношения. Никаноров привстал и проговорил: