Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

— Афанасий, садись тут рядышком.

— Кто он? — тихо спросила Зея у сестры.

— Человек, — ответила Галя.

— Не может быть.

Галя как-то пристально посмотрела Зее в глаза.

— Именно человек. Зея, пойми, что человек — центр мира. Он может быть кем угодно, оставаясь человеком. Он может быть божеством, образом Божьим. Он может быть античеловеком. Он может быть страшен. Да, человек может быть страшен. И не походить ни на черта, ни на человека. И быть даже непознаваемым существом.

Зея отшатнулась. Вдруг она стала понимать, ощущать то, что, видимо, раньше дремало в ее душе. Она громко ахнула.

— Тише, — оборвала ее Галя. — Видишь, Афанасий подходит к столу.

Афанасий сел. Рудик было выкрикнул: «Водки, водки!» — но его одернули. Воцарилась тишина. Вдруг Судорогов закричал:

— Уберите его, уберите!

В ответ Афанасий запел.

Песня, которую он пел, была интересной, захватывающей, задушевной даже, но абсолютно бредовой, по крайней мере, с точки зрения человека. Может быть, с какой-то иной точки зрения, далекой от человеческой, в ней и был смысл и даже мистическая глубина, но до присутствующих здесь, в уютно-огромной даче под Москвой, никакой смысл не доходил. Но слушали все с уважением.

Когда Афанасий закончил, глаза его остановились на самом себе. Зея подсела к Гале и шепнула:

— Галя, я все теперь понимаю. Он — сверхпокойник. Понимаю в этом стихе все — и про голову, и про вечность, и про хаос, и про то, что он таинственно-мрачный. Но одного у Афанасия нет — сияния… Почему он не сияет?

Сияния действительно не было.

Галя посмотрела на сестру радостно-изумленным взглядом и шепнула:

— Зея, ты пробудилась! Потом поговорим.

За столом молчали. Афанасий вдруг обвел всех присутствующих остолбенелым взглядом и сказал довольно ясно и определенно, будто он был человеком:

— Не целуйте живых, от них пахнет трупом. Целуйте мертвых, от них пахнет жизнью.

Никакой реакции от присутствующих. Но Лев вдруг прервал молчание:

— Мы тебя любим, Афанасий. Ты знаешь это. Хотя, может быть, ты не нуждаешься ни в чьей любви. Хочешь, отдохни наверху, в своей комнате. Даже тем, кто целует мертвых, нужен отдых.

Афанасий внял этим словам. Он, высоченный ростом, грузно и странно встал, пробормотал, что он-де любит даже живых, и опять запел. И такой, певучий, он медленно вышел из комнаты.

Зея хотела спросить что-то о нем, но все вели себя так, будто ничего экстраординарного не произошло. Разговор за столом неожиданно пошел в совершенно светском, спокойном направлении, без истерик и надрывов. Плавно этот Сверхпокойник успокоил всех и вернул их к так называемой нормальной жизни.

В конце концов произошло положенное чаепитие, и потом надо было расходиться в объятия сна и сновидений. В доме было достаточно каких-то маленьких комнат, чтобы разместить гостей, точнее, друзей. Как выяснилось, хозяином дачи был Марк Борисов, но все-таки главным во всем был Лев Никаноров.

Галя провела Зею в ее комнату. Небольшая, в сущности, комнатушка: всего лишь кровать и стол, два стула да книги в одиноком шкафу. Зея бухнулась в кровать, а Галя присела рядом и спросила:

— Ну, как тебе?

Зея взглянула на нее, и глаза ее были уже другими.

— Во мне все перевернулось. Какой-то взрыв произошел. Понимала или не понимала — но душа встрепенулась, залопотала, закричала…

— Зея, я знала, что так будет. Твоя душа никогда не была омертвевшей; она спала. Я чувствовала это, тем более и раньше у тебя внезапно посреди сна души что-то вырывалось необычное… И я поняла, что нужен шок, удар, чтобы душа вспыхнула…

— Удар Сверхпокойник закончил, добил… Кто он?

— Афанасий? Никто не знает. Он то появляется, то исчезает. Но Лев и Марк уважают его. Все-таки Сверхпокойник, как ты говоришь. Для него всегда есть комната на этой даче, приют…

— У него есть документы, паспорт?

— Зея, он таких слов даже не знает, не слыхивал. В его мире таких понятий нет.

— Молодец парень. Нечего сказать.

— Да, Зея, ты пробудилась. Что же будем делать? Душа — вещь великая, но и опасная. Неведомо куда заведет. Но здесь все люди свои, наши.

— Я сначала испугалась, но потом душа моя сказала: не бойся, они хорошие, они тебя не обидят, но многое дадут.

— Зея, у меня предложение такое. Пока твои родители отдыхают, побудь здесь, с нами. Точнее, завтра я с Марком и кое-кто из компании отправляемся в Тарусу, там у Льва, его родственников, пустеет домик. Просто проведем время; дня три-четыре, наверное.

— Я согласна… Да, Галя, я хотела спросить… Кто-то из ваших выкрикнул, что человек может быть выше Бога… Он что, сумасшедший?

— Да нет… Это Судорогов… Он это так, для кайфа, для создания атмосферы невозможного…

— Атмосферы безумия, что ли?

— Да нет. Что это в тебя запало… Впрочем, там есть потаенный смысл… Гипотетический, конечно…

— Что за смысл?

— Я присутствовала при одном разговоре Судорогова со Львом… Поясню так. В человеке есть образ и подобие Божье, или, как многие считают, просто Бог… Но в мире, который удален от Бога, или от высшей абсолютной реальности, которую люди называют Богом, есть великая тайна, и она заключается в том, что в мире есть то, чего нет в самой этой абсолютной реальности, и в этом смысл его создания. И человек, его высшая сверхидея в том, чтобы разгадать это тайное и внести его в эту реальность. Но если человек, внутри которого — Бог, или высшая реальность, добавляет к ней нечто сверхтайное, постижимое, может быть, только мистически, но что содержится в мире, то какие последствия, выводы из этого? Подумай сама… Выводы здесь могут быть неоднозначные, кстати… Ты что-нибудь поняла? Я же рассказала как можно проще, еще проще невозможно…

— Немного поняла… Чуть-чуть, — слабо проговорила Зея.

— Не бери в голову. А то твоя женская головка улетит в вечность. Надо остановиться. Я, кстати, нашла здесь свою любовь. Это Марк Васильевич, так его по отчеству.

— А я, чтоб успокоиться, выйду замуж за Витеньку.

— Он согласен?

— Он на все согласен.

Воцарилось блаженное молчание.

— Ну, я пойду к своему Марку… — Галя привстала.

— Подожди… Это правда, что внутри человека есть подобие Божье? — тупо спросила Зея, о чем-то думая и не доверяя.

— Еще раз говорю: правда. Но есть и другая правда — человек может быть чудовищем, странным до омерзения, эдаким необъятным во зле… Вот такие мы… — в интонациях Галиного голоса, нежного и бархатного, почувствовалось некое самолюбование… Зея так же тупо кивнула головой.

— Да, подожди, — вдруг проговорила Галя. — Тихо, тихо… Тут есть одно потаенное окошечко… Посмотрим…

Она рукой своей нежной позвала Зею следовать за ней. Они тихонько вышли в темный коридор, куда-то свернули и действительно оказались около маленького окошечка. Окошечко вело в полупустую комнату, мрачную, как Вселенная перед концом мира. Посреди комнаты стоял стол, на нем светилась одинокая свеча, а за столом сидел Афанасий. Перед ним — бутыль водки и стакан. Все это слабо виделось сквозь окошечко. Но не виделись глаза Сверхпокойника, если он в самом деле был таковым. Глаза эти смотрели в никуда. Только наличие водки придавало этой картине мертвенно-живой вид. Видимо, водка была единственным, что соединяло Афанасия с миром и, может быть, по-своему примиряло его с ним, хотя мира он, вообще говоря, не замечал.