Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

— «Сами». Они объявили, что они «Сами».

— О, слышал. Я, правда, слышал, что о них говорят, будто там одна клиника, безумные.

— Нет. Внешне — да. Но на самом деле…

— На самом деле — посмотрим. Встреча — завтра.

И он дал адрес и время.

…Румов решил присоединить к поездке сестру и Зернова. Зернов по некоторым высшим причинам отказался. Встреча назначалась в одном довольно заброшенном литературном молодежном клубе, в одном из уголков старой Москвы, в Замоскворечье. Помещение оказалось маленьким, но заброшенным, клуб был не в смысле посещаемости и интереса к нему, а по той анархичности, которая в нем царила. Впрочем, находилась там и комнатка-уголок, где можно было попить чаю или кофе. В нем и приютились Петр и Таисия в ожидании прихода «Самих», в которых бедный последователь Антихриста искал русское подсознание.

— Слово-то какое — «подсознание». Типично омерзительное, — сказала Таисия, обращаясь к брату и попивая чаек. — Прямо из фрейдистской преисподней…

— Конечно. Но для подлинной преисподней Фрейд все же мелковат…

Так тихонько разговаривали они. В другом углу, но прямо перед их глазами виделся, но особо не шумел телевизор с его очередной программой. И вдруг на экране возникла молодая женщина, приятная блондинка, и стала петь. Слова разносились такие:

И она напевала, повторяя эти слова с какой-то утробной настойчивостью, охватившей все ее тело и сознание… Так продолжалось минут пять, пожалуй, во всяком случае, так показалось Таисии и Румову. Они переглянулись.

— Если это наше подсознание — я за. Точнее, наоборот, внутреннее осознание и воля, — сказала Таисия.

— Молодец, девочка, — похвалил Румов выступавшую. — Так держать. Зазвездные полеты полетами, но чтобы летать, надо быть, и быть всегда, — заключил он.

— Хоть бы она жила лет сто, — пробормотала Таисия.

— А потом — в вечности.

— В вечности она будет другая; та ли? — вдруг с грустью заметила Таисия.

Румов сразу понял намек, и потому у него слегка дрогнуло сердце.

— Но преемственность, как известно, может сохраниться, — тихо ответил он. — Для этого нужен ряд условий. Душа должна быть не только высокой, но чтобы то, что свершалось ею здесь, нуждалось в развитии там…

— Неужели ты думаешь, что в нас этого нет?

— Не думаю. Но надеюсь. Но главное, чтобы раскрытие наших с тобой душ шло, пусть с разными оттенками, но в одном метафизическом направлении. Тогда мы будем вместе…

Румов заметил, что в глазах Таисии мелькнули слезы. Мелькнули и ушли вглубь. Румов промолчал несколько секунд и потом резко сказал:

— Да, да, да… Тася, послушай… Ты же знаешь, что наши души соединены в одно мистическое целое… Какая разница, в каком мире и где мы будем находиться, раз мы соединены такой мощной силой? Ведь мы не только физически брат и сестра. Это мистическая связь, ты моя мистическая сестра, прямо по герметизму… Такое случается в жизни редко, но случается. Нам нечего бояться разлуки, она невозможна.

— Фактически — нет, но практически — да, нужно. Боязнь создает напряжение.

— Напряжение всегда есть, пока мы люди.

— А та девушка, что хочет быть, — промолвила Таисия, — и в другой жизни сохранит принцип русской души…

…В двери показалась фигура Норинга. Он приветствовал, если так можно выразиться, Таисию и Петра. Видимо, «Сами» уже собрались. Румов и Таисия прошли в небольшую комнатку, где их шумновато встретили. «Румов пришел», — пискнул кто-то из угла. В основном была молодежь, рассевшаяся на нестойких стульях. Норинг на этот раз был краток, но говорил чуть ли не как поэт, влюбленный в грядущее царство Антихриста. Ибо, как известно, и избранные соблазнятся. Правда, говорил он достаточно туманно, но все же ясно для тех, кто хотел бы понять суть его речей.

— Вопросы? Мнения? — громко спросил он под конец. В ответ сразу потянулись руки.

Первым встал довольно взлохмаченный юноша:

— Скажу прямо: ваша речь мне как-то не по душе. Может, я что-то не понял. Я лучше скажу о себе. Я Господа Бога жалею. Мне Бога жалко. От всей души.

— Ну, это уже законченное сумасшествие, — процедил про себя Норинг. — Пора вызывать скорую психиатрическую помощь…

— Вы поймите меня правильно, — продолжал юноша. — Я не сумасшедший (в комнате захихикали). Я институт оканчиваю. У меня просто в душе чувство такое — я Бога, конечно, люблю, но в основном жалею. Жалею, и все. А объяснить не могу. Вы вот все объясняете, объясняете, почему да отчего какой-то иной спаситель придет и почему он нужен. Да плевать я хотел на все объяснения. Я Бога жалею.

В комнате опять захихикали. Норинг весь покраснел от злости. Петр и Таисия заливались смехом внутри себя. Тут же встал другой юноша, постарше.

— Я Валерия знаю несколько лет. Он верный друг. И никогда не был сумасшедшим. А жалеть Бога можно, это не преступление. У нас свобода.

— Может быть, кто-то еще хочет высказаться? — холодно сказал Норинг.

Из первого ряда поднялся высокий молодой человек.

— Простите, господин преподаватель, — произнес он, — но вы какой-то неюморной. Это ваш главный недостаток. Что вы все учите и учите? Этот мир — просто псевдореальность и больше ничего. Сон какой-то, то кошмарный, то смех смехом. Чего тут спасителю делать? Чего этот бред, называемый миром, всерьез принимать? Когда-нибудь проснемся здесь или скорее на том свете, и этот мир исчезнет, как мираж. Только и делов-то. А вы все учите, учите…

Норинг ответил, но так нудно и скучно, что, дескать, с одной стороны, мир — действительно полумираж на каком-то уровне, с другой стороны — самая подлинная и естественная реальность. «Сами» стали шуметь. Раздались отчетливые возгласы:

— Да что вы нам какие-то азы рассказываете! Мы не дураки. Повеселей что-нибудь надо, повеселей!

— А этот ваш спаситель на Антихриста похож, прости Господи!

— Надо подойти к нему, к этому профессору, — проголосил кто-то из угла, — и понюхать. Если смердит — значит, человек, если не пахнет — значит, черт.

Последнее уже совсем вывело Норинга из себя. Но потом он собрался и спросил:

— А вон там, в углу, все время тянут руку…

Но «там» какая-то озорная девушка лет 19 выкрикнула:

— А вы к нам на танцы приходите! Не такое поймете!

«Сами» почти все расхохотались и одобрили милую девушку. Это приглашение на танцы и завершило выступление.

— Где ему нас понять, — процедила выходящая последней девушка в очках. — Никакие танцы не помогут.

Румов и Таисия ни во что не вмешались, и их молчание тоже ввело Норинга в недоумение.

— С меня хватит! — сказал он им на прощание.

Со вздохами Таисия и Петр направились к выходу.

На улице было пусто. Замоскворечье тонуло в тайном воздухе своей прежней светоносной России. А Румов и Таисия, бредущие по улицам Москвы, тоже, по существу, были тайной.