Юрий Мамлеев - Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы

Смуров как-то не замечал ни своего ума, ни сознания, что, собственно, в основном и образует душу. У других она есть, у него нет. У него вместо этого одни провалы, не пустоты, а именно провалы.

Короче, душа Сурова казалось ему бездонной пропастью, провалом в никуда. А мысли там всякие — он почти и не замечал их. «Мухи они, летают и летают себе, — думал он. — Разве это я? Мухи и есть мухи, мысли всякие. Одна пропасть во мне, пустая…»

И он жил, не веря и не замечая себя, как в лунном сне.

Бывало, в булочную зайдёт за хлебом, да и замрёт, не зная, зачем он зашёл.

— Бездна, бездна одна во мне пустая, — не то горделиво, не то с горечью бормотал он про себя, купив всё-таки с трудом то, что якобы хотел купить.

А вообще-то жизнь шла как по маслу. Он даже успевал делать карьеру, мимоходом, мимо ума.

И всё-таки катастрофа произошла, внезапно, как инфаркт, как смерть, ни с того ни с сего.

Он проснулся один-одинёшенек в своей квартирке. И дико, исступлённо, по-сумасшедшему закричал. Казалось, крик его был безостановочным…

Вой этот произошёл оттого, что Смуров почувствовал, что в его душу-пропасть входит чудовище. Этим чудовищем была чья-то огромная чужая душа (человека или кого ещё?), вползавшая в нутро Смурова, чтобы жить в нём теперь, а его существование прекратить, уже в полном смысле этого понятия. Смуров и сам, между прочим, не прочь был прекратить своё существование, но всё-таки не в полном смысле. В полном смысле он не хотел и потому утробно орал посреди своего одинокого убежища.

Видимо, что-то последнее, что было в нём, вдруг всколыхнулось, зажглось, и стремительно поднялось желание быть. Но всё оказалось напрасным. Чудовище заполонило всё его существо, до вздоха, до оргазма, и то, что было Смуровым, ушло, или прекратило своё существование, как угодно…

Когда Лена (у неё был ключ), радостная, свежая, беспечная, вошла в квартиру сожителя, из кухни выскочило лохматое, огромное, отдалённо напоминающее тело Смурова, существо. Оно завыло (хотя в глазах светился небывалый, но малочеловеческий ум), облапило, захватило за шею Лену, и та испустила дух, не успев, бедная, даже завизжать…

Часа через три из подъезда этого дома вышел незнакомый всем окружающим человек, непонятно одетый, но с где-то приятной улыбкой. Люди, однако, оставались такими озабоченными своей судьбой, что не обратили на это явление внимания, хотя и плюнули, может быть, в душе.

Только один внимательный старичок пробормотал себе под нос из угла: «В мире нужда по причудливой твари».

Только и всего. Да лишь шальная собачонка с воем отбежала от незнакомца, впечатлительная, и бросилась в костёр, пылающий во дворе.

А глаза уже спокойно шедшего по тропинке, по крайней мере, по видимости, человека, медленно сжигались, не сгорая, огнём непонятного ума.

У Гриши Бедолюбова на свете было только два близких существа: полужена, полулюбовница Лена Мурлыкина и небольшая собачонка женского полу — Ласка. Все остальные были для него дальше, хотя иногда он и к ним существенно заглядывал, например, к Кате Белохвостовой. А со своими близкими жил он в уютно-грязненькой однокомнатной квартирке на краю совсем заброшенного провинциального городка, о котором даже не скажешь точно: то ли это городок, то ли место пребывания.

Но Гриша Бедолюбов никогда не унывал. Больше всего с Леной Мурлыкиной они любили петь: то дикие песни про тюрьму и горе, то современные, тоже залихватские. Бедолюбов вообще был склонен к эйфории, но насчёт наркотиков — ни-ни. Да и где достанешь наркотики в таком маленьком городке?! Не скучал поэтому он по ним — вот и всё.

Надо сказать, что из «дальних» Бедолюбов весьма долюбливал своего троюродного родственничка — самого лихого хирурга городка Мишеля Курорезова, и, кстати, не раз Гриша оказывал ему услуги по хозяйственной и торговой части, что Курорезов весьма ценил. Родственники Лены Мурлыкиной даже поставляли Курорезову хороших кур из деревни — хотя сам Курорезов резать их наотрез отказывался и требовал, чтоб поставляли приготовленных для употребления.

— Я вам не убийца, а хирург, — настаивал он.

Туманы покрывали этот маленький городок, и, возможно, именно благодаря туманам, которые имеют свойство скрывать реальность, в этом городке случалось очень мало видимых несчастий. А что уж происходило в тумане — тому одни высшие силы свидетели.

— Ты только поменьше пой, Гриша, — советовала ему Лена Мурлыкина. — А то ты иной раз так орёшь, что не только стены дрожат, но и ты сам, боюсь, надорвёшься.

Да и собачонка, когда Гриша слишком рьяно пел, тоже выражала нервное расстройство и лаяла на стены, которые, может быть, очень тонко и невидимо для человека вибрировали под Гришино пение. Известно, зверьё может замечать то, что не можем ощущать мы.

Ласка, впрочем, так любила Гришу, что даже выражала беспокойство, когда Гриша с Леной ложились в постель.

Я уже не говорю о том, что собачонка иной раз ловила мух, если они беспокоили Гришу, садясь, к примеру, но его широкую спину. Грише, впрочем, не очень нравилось, что Ласка с лаем бросалась ему на спину, отгоняя от него эти безобидные существа. Да и Лена иногда так хлопала его по этому поводу по телесам, что Гриша угрюмо ворчал в ответ. (Мух в квартире всё же было видимо-невидимо).

— Надоели вы мне со своей любовью, — обычно ворчал Гриша в таких случаях. — Хватит уже меня оберегать. Берегини две нашлись.

Впрочем, Гришу всё-таки не уберегли. Случилось это не от пения, а от перегрузки. У Бедолюбова просто расшалилась паховая грыжа. Нужно было срочно делать операцию, благо, Курорезов был под рукой.

— Я тебе, Гриша, импортный наркоз сделаю, — настраивал Бедолюбова на операцию Курорезов. — По гуманитарной помощи получили. Обычно по этой помощи всякая дрянь идёт, да ещё просроченная, а здесь наˆ тебе — неплохая партия наркозов пришла, хоть и малюсенькая совсем. Я тебе по блату и вдарю.

Бедолюбов согласился.

— Чему бывать, тому не миновать, — горестно вздохнул он. — Курорезов не прирежет, всё-таки он человек свой, позаботится о моём бедном животе.

Операция должна была состояться в местной больнице, довольно неуютной и заброшенной, словно в ней долго хозяйничали черти. Напоминала она скорее барак.

Бедолюбов лёг на стол, тем не менее, с охотой. Операционная была на первом этаже, и дверь её выходила в коридорчик, а из коридора дверь была по обыкновению открыта прямо во двор. Так что было даже приятно: больные, когда их резали под местным наркозом, могли для успокоения души слушать кудахтанье кур, лай собак и пение птичек. А ничто так не способствует умиротворению, как природа.

Мурлыкина с собачкой расположились по-простому: в коридорчике, чтобы сразу знать об исходе операции.