Юрий Мамлеев - Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы

А когда однажды Джонс угрюмо — своими мощными челюстями — снял шляпу с одного прохожего, положил её около себя и «заморозил» своим взглядом этого незнакомца — дело дошло до обращения к специалисту по неустойчивой психике животных.

Специалист обещал разобраться, но всё медлил и медлил с приездом, да и деньги требовал немалые… Игорь Путов на всё был согласен и гордился этим.

— Я докажу всем, что мой пёс здоров, как Зевс, — твердил Игорь. — Он же никого не кусает, чего вы пристали…

— Врёшь, — возразила ему тогда старушка Афанасья Петровна. — Не Зевс в него вселился, а бес, но из пса чёрта выгнать — это, я вам скажу, не картошку поджарить… Правда, бес в нём тихий, задумчивый. У нас в деревне бабка одна по таким своеобычным чертям лихая была.

Наконец эксперт по анормальной психике позвонил Игорю и сказал, что завтра приедет. Наутро Игорь как всегда выгуливал Джонса и по своей упорной привычке опять отпустил его. Тот убежал за угол, где дорога. Вдруг раздался дикий, истерический визг, обалделый крик и вой, потом из-за угла выбежал сосед Игоря, почти голый, и надрывно закричал, что Джонса убили…

Игорь вспомнил, как один из братков, крутой, предупредил его, что если Джонс ещё раз ему в глаза так глянет, он, браток, собачку пристрелит. Не долго думая, Игорь побежал домой за ружьём и выбежал с ним во двор, разъярённый, с криком: «Где браток?!. Где браток?! Убью!.. Застрелю!»

Его еле уняли. Мальчишки повисли на ружье, как на дереве:

— Не убивай, дяденька, не убивай!

Но выяснилось действительно нечто ужасное, даже шекспировское. Джонс, глянув в глаза зазевавшемуся обывателю, вдруг ощерился, мрачно зарычал и, впав в неописуемую ярость, вне себя от неё бросился на проезжающий огромный чёрный легковой автомобиль — редкой марки.

— Словно он долго копил в себе ярость — и вот разрядился, хотя автомобиль у нас не новость, — заключил один очевидец, хорошо знавший Джонса по его прогулкам.

— Но ведь эта машина была чёрная, огромная, как и сам Джонс, — заключила стоявшая рядом тихая девочка. — Может быть, он принял этот автомобиль за своего демона?

Так и не пришлось специалисту по загадочному поведению животных выяснить, что же это была за собака — ротвейлер Джонс. Колёса машины поставили точку в этой истории.

Диму Смирнова, относительно молодого человека, тихо-застенчивого к тому же, одолели кошмарные страхи: как бы не умереть, как бы не было катастрофы. А началось всё с того, что его жена, итальянка, заболела и померла, оставив, правда, Диме скромную квартирку в Милане. Несмотря на квартирку, Дима всерьёз загрустил и стал опасаться. Но добила его родная сеструха: она внезапно умерла от страха.

Смирнов уже жил в это время в Москве, изредка наезжая в Милан. После смерти сестры ему всё время казалось (или было это на самом деле!), что кто-то по ночам шепчет ему в ухо непонятные слова. Дима пытался перевести их на санскрит, но ничего не получалось.

Сестру он любил больше жены, и ужас за родную плоть совсем взбесил его. Он стал даже жаловаться на мироздание. И перестал смотреть телевизор…

Очень быстро и его охватил страх. Особенно в метро: если поезд шумно останавливался в глубине тоннеля, Дима решал, что наступает конец, вскакивал и бегал по вагону, не зная, что и сказать. Пассажиры пугались его вида больше, чем длительного застревания под землёй.

Хотел обратиться к невропатологу, но тот махнул рукой, сказав: «Лечись сам, эка невидаль, и я, к примеру, падающих деревьев боюсь… Ничего, проживёшь. Без тебя тошно!»

Пристыжённый таким образом, Дима не терял страха, тем не менее. Улицу переходил только заодно с процессией старушек, медленно и опасливо. И всё время ждал катастрофы. Приметлив стал до невыносимости. Но ни одна примета не сбывалась. Уж верное дело — чёрная кошка, — и то подвела: подвернул ногу не в этот день, а через неделю.

Увлёкся было столоверчением (у знакомых дам), но духи наговорили такой белиберды, что Дима подумал, что он сам рехнулся. Чтобы отогнать страхи, решил бегать. Вокруг дома, тем более, лето, тепло. Но от этого заныло сердце, и опять решил: это конец.

А конца-краю не было видно. Шепоток по ночам продолжался, мучил страх то заболеть, то пропасть, а то просто провалиться.

Провалиться — куда?

«Мало ли, куда, — сложив ручки, думал Смирнов, — бездн-то на земле хватает. Да и на небе их много».

— Ты о смерти поменьше думай, — рассвирепел на него тот самый невропатолог. — Лучше прыгай побольше, и всё!

Прыгать Смирнов не любил. Сходил на могилку сестры, но ответа не было.

«Может быть, у меня и сестры не было, — тупо подумал тогда Смирнов. — Почему же она не откликается?!»

И всё-таки отклик состоялся следующей же ночью. Привиделась ему во сне его сестра, в белом одеянии, словно это не сестра уже была, а её душа, и сказала она: «Братик ты мой, спеши…»

А больше ничего не сказала. И куда спешить — с утра после видения Дима мучился. «На тот свет, что ли, — рассуждал он. — Или, может быть, наоборот, на этот?»

И, не зная куда, Дима спешил в обе стороны. «Если заменить слово „смерть“ на словосочетание „тот свет“, тогда и бояться особо нечего», — решил он.

Но так продолжалось недолго, через два дня его опять стало трясти. Даже ворон стал бояться. «Ворона, она, конечно, птица глупая, но теоретически, в принципе, жизни лишить может. А жизнь у меня одна, и лишиться её можно за одну секунду», — горевал Смирнов.

Наконец пришло время лететь в Милан. Вообще-то, раньше летать Смирнов не боялся, вернее, боялся, как все, нервничал. Но тут он решил взять себя в руки. «Летал же я и не упал, — внушал он сам себе. — И даже не плакал при этом». Да и лететь надо было срочно, не до поездов. К тому же Дима сам ещё не мог понять, чего он больше боялся, поездов или самолётов.

Короче говоря, полетел. Но как только вошёл в самолёт, с ним случилась чуть ли не истерика: «Не хочу, не хочу!» По конец хотел было выпрыгнуть в окно, но самолёт уже двинулся с места, да и невозможно: за ноги бы, но задержали.

Почти весь рейс он плакал, хотя и невидимыми слезами. Думал, вот-вот упадёт. «С эдакой высоты-то», — вертелось в его мозгу. При каждом нехорошем звуке или рёве двигателей вздрагивал всем телом. А про себя отмечал, что сидевшая неподалёку девушка при каждом рёве крестилась.

«Не один я такой», — горделиво считал он.

Гостеприимный самолётный обед не лез в горло, а вино на Смирнова плохо действовало, так что он не решался прибегнуть к такому испытанному средству: алкоголь побеждает всё, даже смерть, — мелькнуло в его созерцании. Но не до шуток ему было. Красивые стюардессы, и те не сводили его с ума.

Часы тянулись, как назло, медленно, но самолёт не падал. Дима считал минуты, то и дело поглядывая на циферблат: сколько, мол, осталось до конца. В углу кто-то запел. Это не понравилось Диме.