Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Я — посредница-торговка, величают меня Ван, с моим ловким языком мне повсюду нипочём. В уток кур заговорю, рот осла на зад коня устрою. Мертвец у меня по улице побежит, а живой перед Ло-ваном задрожит… — Старуха продолжает болтать без умолку, когда на сцене появляется совершенно обнажённая женщина с распущенными волосами, она карабкается на неё, цепляясь за одну из стоек, и делает сальто. Публика внизу сцены тут же загалдела, в небо понеслись возбуждённые выкрики «Браво!» Я удивлённо воскликнул:

— Мудрейший! — Я ясно разглядел лицо этой обнажённой сумасшедшей — ах, да это кинозвезда былых времён Хуан Фэйюнь! Как только она появилась на сцене, мясной мальчик и старуха отступили в сторону. Не обращая внимания на окружающих, Хуан Фэйюнь сделала несколько кругов по сцене, потом её взгляд привлёк стоявший сбоку от сцены бог мяса. Она остановилась перед статуей, вытянув пальцы, будто прощупывая, ткнула его в грудь, потом угрожающе как бы натянула лук слева и справа и похлопала по ушам божества. Статуя бога была очень большая, ей пришлось подпрыгивать, и она дотянулась ладонями лишь до его щёк. На сцену забрались несколько мужчин, которые, похоже, хотели схватить её. Но тело её было очень скользкое, и она легко вырвалась от них. На сцену вскарабкались ещё несколько мужчин, и на лице каждого гуляла злокозненная ухмылка. Взявшись за руки, они образовали стену и стали приближаться к ней. С презрительной усмешкой она медленно отступала. Отступала, отступала… «Перестаньте теснить её, сволочи!» — услышал я громовое рычание своего сердца, однако печального события уже было не избежать. Хуан Фэйюнь упала навзничь со сцены, и там с ужасом ахнули. Через миг я услышал женский голос — это испуганно воскликнула студентка мединститута Тяньгуа:

— Она мертва! Скоты этакие, зачем вы её теснили?!

Мудрейший… Сердце разрывала ужасная боль, из глаз хлынули слёзы. Я почувствовал, как холодная рука гладит меня по голове, и через застилавшие глаза слёзы увидел, что это рука мудрейшего, лицо у него было печальное, он уже этого не скрывал, и из его рта вылетел слабый вздох. Я услышал его голос:

— Рассказывай свою историю, дитя моё, я слушаю.

Мать умерла. Отца арестовали. Разбиравшийся в законах дядюшка Хань сказал, что преступление отца очень тяжёлое, самым лёгким будет смертный приговор с отсрочкой, в худшем случае его ждёт расстрел. Мы с сестрёнкой остались настоящими сиротами.

Мудрейший, я никогда не забуду день, когда отца арестовали. Это случилось ровно десять лет назад. Накануне ночью прошёл сильный дождь, утром, как и сегодня, было влажно и душно, так же палило солнце. В девять часов под вой сирены в деревню въехала полицейская машина из города, и множество людей выбежали поглазеть. Машина остановилась у деревенской управы, и присланные из городка сотрудники народной полиции, почтенный Ван и У Цзиньху, вывели оттуда под конвоем отца. У Цзиньху снял с отца присланные из городка наручники, а полицейский из города надел ему на руки свои.

Мы с сестрёнкой стояли на обочине и смотрели на опухшее лицо отца и на поседевшие за ночь волосы. Никакого страдания я в душе не чувствовал, но слёзы так и текли. Отец кивнул нам с сестрёнкой, чтобы мы подошли. Мы нерешительно двинулись вперёд и в нескольких шагах от него остановились. Отец чуть поднял руку, словно хотел погладить нас, но так и не сделал этого. Блестящие наручники у него на руках сверкнули, и у меня запестрело в глазах. Отец тихо проговорил:

— Сяотун, Цзяоцзяо, папа тут глупость сотворил… Если будет трудно, ступайте к Лао Ланю, он позаботится о вас.

Я засомневался, не случилось ли у меня что со слухом, глянув туда, куда двумя руками указывал отец: там на обочине стоял Лао Лань, руки по швам, с заспанными пьяными глазами. Недавно побритая лысая голова — в рытвинах. Сбритая щетина открывала истинную линию подбородка. Порванное ухо смотрелось ещё более уродливым и жалким.

Полицейская машина была уже далеко, зеваки на обочине постепенно расходились. Покачиваясь, Лао Лань дошёл до нас с сестрёнкой и с мрачным видом проговорил:

— С сегодняшнего дня, дети, за мной следуйте — будет у меня, Ланя, что поесть, и у вас будет, будет, что надеть, и у вас будет.

Встряхнув головой и отбросив разрозненные мысли, я полностью сосредоточился, подумал и заявил:

— Мы, Лао Лань, не можем следовать за тобой, вопросов очень много, ещё не всё понятно, но в любом случае за тобой мы следовать не можем.

С этими словами я взял за руку сестрёнку, и мы пошли домой.

У ворот мы увидели уже поджидавшую нас жену Хуан Бяо, всю в чёрном, в белых кожаных туфельках, волосы убраны жёлтой заколкой в виде стрекозы и корзинка с едой в руках. Она отводила взгляд, не смея встречаться глазами с нами. Я хотел турнуть её, потому что понимал, что она явилась по приказу Лао Ланя. Но не сделал этого, потому что она поставила корзинку на землю перед нами и ушла. Торопливо ушла, виляя задницей. Даже не оглянулась. Хотелось пнуть эту корзинку, но из неё поднимался аромат мяса, и я не стал этого делать. Мать умерла, отца увезли, душа ныла, но мы два дня уже ничего не ели, и голод терзал беспощадно. Я мог не есть и не пить, но сестрёнка-то ещё маленькая, один раз не поест, отомрёт несколько десятков мозговых клеток, осунется, но это ещё ничего, а вот если станет дурочкой от голода, то как я, этакий старший брат, смогу предстать перед отцом и тётей Дикой Мулихой? Вспомнились несколько фильмов, которые я смотрел, а также книжек-картинок, где бойцы революции захватывают полевую кухню контрреволюционеров, источавшую аромат мяса и запах сваренных на пару белоснежных пирожков на пару, и командир роты с ликованием командует: «Ешьте, товарищи!» Я поднял корзинку и зашёл в дом. Вынул еду, поставил на стол и, как комроты, скомандовал сестрёнке:

— Ешь, Цзяоцзяо! Можно и не есть, а съешь — всё одно халява!

Мы со зверским аппетитом набросились на еду, и через некоторое время в животе заурчало. Во время отдыха я стал раздумывать. Всё было как во сне, за какое-то мгновение в судьбе совершилась огромная перемена. Кто виноват в случившейся трагедии? Отец? Мать? Лао Лань? Сучжоу? Яо Седьмой? Кто наши враги? Кто наши друзья? Я был в полной растерянности, страшно колебался, мои умственные способности подвергались неслыханным испытаниям. Перед глазами покачивалось лицо Лао Ланя. Он наш враг? Да, он враг и есть. Я не мог принять предложение отца, вздор всё это, как мы можем пойти в его семью? Лет мне хоть и немного, но я уже руководил «промывкой мяса», принимал участие в соревновании по его поеданию, и эти здоровенные мужчины склоняли передо мной головы, признавая своё поражение, я давно уже взрослый, а сейчас тем более. Как говорится, «умирает свекровь — госпожой становится сноха; умирает отец — хозяином становится сын». Отец хоть и не умер, но близок к этому. Для меня пришло время управлять. Я должен отомстить, я должен вести за собой сестрёнку, найти способ отомстить Лао Ланю. И я сказал сестрёнке: