Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Я вам покажу, дряни маленькие! — отбросив всякое стеснение, рассерженно заорал Лао Лань. — Хуан Бяо, вышвырни их отсюда!

Подошедший Хуан Бяо схватил одной рукой за руку меня, другой — Цзяоцзяо и вытащил нас вон. Мы вели себя очень послушно и ничуть не сопротивлялись, но стоило ему отпустить нас, как мы снова отправлялись к Лао Ланю и, найдя его, передавали ему нож и ножницы, одновременно умоляя убить нас.

Мой авторитет с грохотом фейерверка скакнул вверх. С тех пор мы каждый день ходили на мясокомбинат к Лао Ланю и, найдя его, просили убить нас. Лао Лань распорядился, чтобы нас задерживали на воротах и не пускали. Когда нас перестали пускать, мы садились у ворот и терпеливо ждали. Стоило показаться машине Лао Ланя, мы тут же бросались к ней, становились перед ней на колени и, подняв нож и ножницы, просили его убить нас. Потом Лао Лань попросту перестал выходить с предприятия, и мы громко кричали через ворота:

— Эй, Лао Лань, Лао Лань, выходи, убей нас, эй, Лао Лань, Лао Лань, будь так добр, убей нас…

Когда никого не было рядом, мы просто сидели, а когда кто-то появлялся, мы вставали и начинали кричать. Заслышав наши крики, пешеходы часто подходили и спрашивали, что случилось. Мы не отвечали, лишь ещё громче кричали:

— Эй, Лао Лань, ну убей нас… умоляем…

Мы полагали, что пройдёт немного времени, и о нас будет рассказывать пол-уезда. На самом деле, какое там пол-уезда? Должно быть, полпровинции, полстраны, потому что заказчики мясокомбината были повсюду.

Однажды Лао Лань оделся стариком и хотел проскользнуть через ворота на старом джипе, но от него исходил особый запах, и мы с сестрёнкой издалека его почуяли. Мы остановили джип, вытащили его из-под брезентового верха и всучили ему нож и ножницы. Он взял их и со свирепым видом сказал:

— Даже если гной из фурункула не выходит, всё равно рано или поздно разболится.

Сначала он поставил правую ногу на подножку джипа, закатал штанину, наставил нож на икру — и бац! — вонзил его. Затем правую опустил, выставил левую, закатал штанину и ткнул старыми ржавыми ножницами в икру. Спустил с подножки левую и, поддерживая обеими руками штанины, стал вонзать в себя нож и ножницы, сделал пару кругов у ворот, чтобы натекло много крови. Поставив правую ногу на подножку джипа, он вытащил нож — хлынула чёрно-красная кровь — и бросил его перед нами. Снял правую ногу, поставил вместо неё левую, вытащил ножницы — полилась струйка синей крови — и бросил перед сестрёнкой. Глядя на нас, он с презрением проговорил:

— Что, сынок, слабо? Если нет, давай так ещё пару раз.

В этот миг я почувствовал, что мы опять можем потерпеть неудачу. Этот ублюдок Лао Лань таким образом поставил нас в безвыходное положение. Да, я знаю, если бы мы с сестрёнкой вонзили бы нож и ножницы себе в голени, это было бы полным поражением Лао Ланя, у него не было бы иного способа спасти репутацию, кроме как покончить жизнь самоубийством. Но вонзить нож себе в голень — это действительно страшная боль. Конфуций сказал: «Тело — это дар от родителей, нельзя нарушать преданность им». Ранить своё тело ножом и есть открытое противопоставление себя Конфуцию, то есть мы получаемся людьми невоспитанными. И когда это пришло мне в голову, я сказал:

— Ты что делаешь, Лао Лань? Думаешь, такими негодными хулиганскими штучками сумеешь заставить нас в страхе отступить? Не выйдет. Нам даже смерть не страшна, чего нам ещё бояться? Сами в себя вонзать ножи мы не можем, вот и просим тебя сделать это. Хоть ты всю голень себе изрежь, мы не можем отпустить тебя. Если хочешь безмятежности, тебе остаётся лишь убить нас.

Мы подняли окровавленные нож и ножницы и снова передали Лао Ланю. Тот вырвал у меня из рук нож и яростно забросил его куда-то далеко. В лучах солнца нож перелетел через дорогу и упал чёрт-те знает где. Вырвав из рук Цзяоцзяо ножницы, Лао Лань отшвырнул их, в лучах солнца они перелетели через дорогу и тоже где-то упали. Почти плача, он закричал:

— Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, легче с дьяволом иметь дело, чем с вами! Что вам, в конце концов, от меня нужно?

— Других просьб у нас нет, — хором сказали мы с сестрёнкой, — мы всего лишь пожили на этом свете и просим тебя убить нас.

Подволакивая ноги, Лао Лань забрался в джип и умчался.

Не знаешь ли, мудрейший, кому принадлежит знаменитое речение: «Относись к человеку так, как он относится к тебе»? Не знаешь? И я не знаю, а Лао Лань знает. Из этого речения Лао Лань черпает знания, когда мы затратили так много сил, нашли нож и ножницы с помощью магнита в форме подковы, которую мы одолжили у Ли Гуантуна, занимавшегося ремонтом телевизоров, и продолжали просить о смерти, обстоятельства неожиданно изменились. Это случилось в полдень на третий день после побега Лао Ланя, когда мы с сестрёнкой сидели у ворот мясокомбината, только что прокричав в сторону свадебного кортежа нашу речовку с просьбой к Лао Ланю убить нас. К нам подошёл, выписывая ногами кренделя, какой-то коротышка с багровым носом в пятнышках, похожим на ягоду лесного боярышника, и животом, смахивающим на пивную бочку, в руке у него поблёскивал нож, каким режут быков. Подойдя, он хитровато усмехнулся — лицо бездельника, подонка и хулигана — и спросил:

— Знаешь меня?

— Ты…

— Я — Вань Сяоцзян, соревновался с тобой в поедании мяса и проиграл.

— A-а, ну ты и раздобрел.

— Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, я, как и вы, отжил своё, хватит, не хочу больше жить ни минуты. Прошу вас, убейте меня. Можно ножом или ножницами, что у вас в руках, можно моим ножом, других просьб у меня нет, нет и никаких причин, просто прошу вас убить меня.

— Катись-ка ты отсюда, — сказал я. — Никакой вражды между нами нет, с какой стати убивать тебя?

— Да, — подтвердил он, — между нами действительно нет вражды, я просто хочу, чтобы вы убили меня.

С этими словами он попытался всучить мне свой нож. Мы с сестрёнкой шарахнулись от него, но куда бы мы ни направлялись, он следовал за нами. При его тучной фигуре движения были удивительно быстрыми — просто результат скрещивания кота и крысы. Как называют это создание, мы не знаем, но, как бы то ни было, отделаться от него нам не удалось.

— Так вы, в конце концов, будете убивать меня?

— Не будем!

— Ладно, вы не будете, тогда я сам себя потихоньку убью, — проговорил он и кончиком ножа прочертил у себя на животе разрез, неглубокий: сперва показался желтоватый жир, потом потекла кровь.

Сестрёнку стало тошнить.

— Будете убивать меня, нет?

— Нет.

Он ещё раз резанул себя по животу.

Мы с сестрёнкой повернулись и побежали прочь. Он не отставал ни на шаг. С высоко поднятым ножом, с залитым кровью животом он мчался за нами и вопил:

— Ну убейте меня… Ну убейте меня… Ло Сяотун, Ло Цзяоцзяо, сделайте милость, убейте меня…