Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Доченька, сегодня вечером возвращайтесь жить к нам, мы с твоей мачехой приготовили самую лучшую комнату.

Ему смущённо вторила Фань Чжаося:

— Просим, возвращайтесь.

Тяньгуа презрительно глянула на Фань Чжаося и, ни слова не говоря, подошла к продавцу бараньих шашлычков:

— Десяток! И кумина побольше.

Радостно откликнувшийся продавец достал из грязного полиэтиленового мешка пригоршню шашлычков и устроил на жаровню с древесным углём, от дыма он прищурился, изо рта у него вылетало фырканье, словно от попавшей в рот пыли. Зрители и актёры почти разошлись, когда на сцену выскочил Старшóй Лань. За ним следовал иностранец с очками в золотой оправе. И тут Старшóй Лань раздевается, приводит в эрекцию свой член. Он с негодованием обращается к этому иностранцу:

— Ты на каком основании говоришь, что я пыль в глаза пускаю? Хочу, чтобы ты своими глазами убедился, что никакой я не бахвал.

Иностранец захлопал в ладоши, а на сцену вышли шесть светловолосых и голубоглазых обнажённых женщин и улеглись на неё в ряд. Старшой Лань стал по очереди совокупляться с ними, женщины кричали на все лады. После этой партии женщин появилось ещё шестеро. Потом ещё шесть. Потом ещё шесть. Потом ещё шесть. Потом ещё шесть. Потом ещё пятеро. Всего сорок одна. В процессе этого длительного и яростного сражения я увидел вертевшегося как белка в колесе Старшóго Ланя, который то и дело обращался в жеребца. Развитая мускулатура, сильные ноги и руки, несущееся из горла фырканье и ржание. Это был поистине благородный и бодрый духом славный скакун. Высококачественная голова, прямые торчащие уши, будто вырезанные из бамбука. Блестящие, горящие вдохновением глаза. Изящный рот, широкие ноздри. Прелестная стройная шея высоко вздымается над широкими плечами. Ровный круп, торчащий хвост выдают чарующее изящество. Обтекаемый корпус, эластичный скелет. Ноги длинные, но грациозные, сверкающие, отливающие синевой подковы. Какой-то растущей вдохновленностью движений, то медленных, то быстрых, то переходя на бег, то пританцовывая, то высоко подпрыгивая, он создавал феерическое зрелище, какое только может создать лошадь, от которого люди вздыхали и застывали без движения… Наконец, когда словно измазанный масляной краской Старшóй Лань поднялся с сорок первой женщины, он ткнул пальцем в этого иностранца:

— Ты проиграл…

Иностранец достал из-за пазухи изящный револьвер и нацелился на инструмент в промежности скакуна:

— Ничего я не проиграл!

И раздался выстрел. Старшóй Лань упал на землю с тяжёлым звуком, будто рухнула прогнившая стена. В то же время я слышал грохот за спиной мудрейшего, статуя Ма Туна обрушилась на землю, оставив кучу грязи. Одновременно погасли все фонари. Дело было к полуночи, кругом ни души, я снял чёрные очки, увидел прекрасное ночное небо, а на сцене двигались какие-то большие белые тени, не знаю, что это было. Туда-сюда сновали летучие мыши, на дереве хлопали крыльями птицы. Со всех сторон храма раздавалось унылое стрекотание насекомых. Позвольте, мудрейший, не теряя ни минуты, довести мой рассказ до конца.

Луна в тот вечер была добрая, воздух свеж, ветви персиковых деревьев поблёскивали, словно покрытые слоем тунгового масла. Шкура старого мула тоже посверкивала, будто и её намазали тунговым маслом. Мы подняли на спину мула старинную деревянную подставку, установили на неё по три ящика с минами и привязали к ней с обеих сторон. Оставшийся ящик определили в центр подставки. Старики с такой работой были прекрасно знакомы, сразу видно — стреляные воробьи. Старый мул не издавал ни звука, они с пожилой парой были опорой друг другу, он для них был просто как постаревший сын.

Мы вышли из персикового сада и зашагали по пересекавшей деревню грунтовой дороге. Стоял первый зимний месяц, ветра не было, холодный свет луны, леденящий воздух, от выпавшего инея травы у дороги совсем белые. Далеко в лугах кто-то поджёг сухую траву, линия огня разворачивается полукругом, словно белая отмель в красном потоке воды. Позвавший меня мальчик, ему на вид лет семь-восемь, идёт первым и тянет за повод старого мула. В старой стёганой куртке до колен, опоясанной белым электрическим проводом, голые голени, босые ноги, растрёпанные волосы, этакое дуновение буйного духа, похожее на степной пожар. Я чувствовал, что по сравнению с ним я разложился и переродился, вот ведь, чтоб его, стыдоба какая! Я должен воодушевиться, ухватиться за эту редчайшую возможность, этой ночью в ярком лунном свете подорвать эти сорок одну мину, канонадой встряхнуть эти мирные годы, завершить героическую славу своей жизни.

Старик со старухой каждый со своей стороны поддерживали ящики с минами. Старик в некрашеном овчинном тулупе, собачья шапка на голове, курительная трубка на шее — типичный наряд старого крестьянина. Старуха, видимо, перестала бинтовать ноги после Освобождения, [88] После Освобождения , то есть после образования Китайской Народной Республики в 1949 году. каждый шаг давался ей с трудом, из груди вырывалось тяжёлое дыхание, в тишине январской ночи оно раздавалось особенно отчётливо. Я следовал позади, давая в душе клятву, что нужно учиться у маленького мальчика, идущего впереди мула, нужно учиться у старика и старухи, шагающих по обе стороны от него, нужно учиться у того меня из прошлого, этим вечером в ледяном лунном свете подорвать сорок одну мину, произвести ошеломляющий грохот, привести в движение эту стоячую воду деревни, чтобы спустя много лет этот вечер не забыли, чтобы моё, Ло Сяотуна, имя стало легендой и передавалось из уст в уста.

Вот так мы дошли до конца дорожки в поле. Позади кралась стайка охочих посмотреть на что-нибудь диких зверьков; как ранее я уже говорил вам, мудрейший, они появились в результате беспорядочного совокупления, не знаю даже, как их называть. Они осторожно следовали за нами, и их глаза поблёскивали, как гирлянда маленьких зелёных фонариков. Похоже, они любопытны, как маленькие дети.

Мы вошли в деревню, и копыта мула стали звонко постукивать по бетону дороги, иногда выбивая голубоватые искорки. В деревне было тихо, на улице безлюдно, одна домашняя собака попыталась навязаться в друзья к странным существам, следовавшим за нами, но, приблизившись, получила укус и с визгом скрылась в переулке. При ярком лунном свете уличные фонари казались чем-то лишним. Чугунный колокол на большой софоре на окраине деревни поблёскивал в лунном свете — это было наследие эпохи народных коммун, в то время ударам колокола повиновались как приказу.

Никто не заметил, как мы вошли в деревню, а если кто и заметил, наплевать. Никто, хоть убей, и представить не мог, что в ящиках, погруженных на мула, везут сорок одну мину. Даже если бы сказали, что за груз в ящиках, всё равно никто не поверил бы. Ло Сяотун для них всё больше становился «мальчиком-хлопушкой». Должен в третий раз пояснить для вас, мудрейший, что у нас здесь слово «пушка» или «хлопушка» означает хвастуна и вруна, а «мальчик-пушка» — это, соответственно, ребёнок, которому или нравится хвастаться и заливать, или который преуспел в этом. Ну что ж, «мальчик-пушка» так «мальчик-пушка», стыдиться тут нечего, наоборот, можно почитать за честь. У вождя революционеров Сунь Ятсена было звучное прозвище Сунь Дапао — Сунь Большая Пушка. Но с таким прозвищем он ни разу не стрелял из пушки, а я, Ло Сяотун, переплюну Сунь Ятсена, собственными руками выстрелю из пушки. Пушка готова, спрятана в пристройке нашего дома, за ней хорошо ухаживали, каждая деталь как новенькая; снаряды тоже как с неба упали, каждый смазан тавотом и вычищен до блеска. Орудийный ствол призывает снаряды, снаряды мечтают попасть в ствол; ну как Утун призывает женщин, а женщины мечтают попасть к Утуну. Погодите, вот выстрелю я сорок одну мину, стану настоящим «мальчиком-пушкой», тогда войду в предание и историю.