Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Отец принёс водку и передал Яо Седьмому:

— Я ценю ваше предложение, но должен отказаться, заберите водку обратно.

— Ло Тун, ты тоже так пренебрегаешь мной? — вышел из себя Яо Седьмой. — Хочешь, чтобы я у тебя на глазах разбил её?

— Ну, не сердись, оставлю, так и быть, — взяв бутылку, отец проводил Яо Седьмого во двор: — Думаю, старина Яо, тебе тоже не надо шум поднимать. Разве тебе не хорошо живётся? Как бы ты хотел по-другому?

— Ло Тун, живи давай со своей жёнушкой припеваючи, а я пойду до конца, свалю Лао Ланя, или моя фамилия не Яо, — заявил Яо Седьмой. — Можешь пойти донести Лао Ланю, мол, я, Яо Седьмой, собираюсь с ним бороться, мне не страшно.

— Я ещё до такого не опустился, — сказал отец.

— Как знать, — саркастически хмыкнул Яо Седьмой. — Ты, парень, после этого Дунбэя будто позволил себе хозяйство отчекрыжить. — И, наклонив голову, глянул отцу ниже пояса. — Как оно, удобно?

Было около полуночи, четверо мастеровых похрапывали, прижавшись к сливовому дереву и уткнувшись носом за пазуху. Одинокая кошка выбралась из дупла и в несколько приёмов перетаскала из кузова недоеденное ими мясо. Над землёй стелилась белая дымка, красный цвет ночного рынка добавлял обстановке смутной загадочности. Из темноты воровато выдвинулись, распространяя вокруг густой запах чеснока, трое с мешками, сетками на длинной ручке и молотками. В бледном свете временно натянутых вдоль дороги галогенных ламп было видно, как плутовато и робко посверкивают их глаза.

— Гляди, мудрейший, ловцы кошек пришли.

Мудрейший пропускает мои слова мимо ушей. Говорят, на время праздника мясной еды, чтобы потрафить изысканному вкусу гостей с юга, несколько ресторанов предложили кошатину в качестве главного блюда. Когда я жил в большом городе, ночевать мне было негде, и с этими специалистами-кошколовами я был знаком очень хорошо, поэтому, завидев, что у них в руках, тут же понял, чем они занимаются. Стыдно признаться, заняться в большом городе мне было нечем, мудрейший, и я вместе с этими людьми участвовал в отлове кошек. Я знал, что в городе держат кошек необычных, они — избалованные любимцы детей. Такие коты обычно не выходят на улицу по ночам, только в брачный период сбегают из своих роскошных гнёздышек на улицы и переулки в поисках удовольствий. Как влюблённые люди теряют разум, так и коты в любви становятся бестолочами. В те годы, мудрейший, я вслед за этими тремя негодниками под покровом ночи выходил на улицы, осторожно пробирался в места, где любили собираться кошки, сидя в засаде, слушал приближающиеся кошачьи вопли, от которых волосы вставали дыбом, и ждал, пока эти жирные, как поросята, и дрожащие при виде мыши тупицы, повозившись, прильнут друг к другу. Как только один обхватывал лапами другую, их накрывала метко наброшенная сеть. Коты рвались на свободу, но вперёд выскакивал малый с молотком и — р-раз! два! — ударами по голове заставлял их замолчать. Тот, у кого в руках не было ни сети, ни молотка, хватал котов и бросал в подставленный мною мешок. Потом, прижимаясь к стене, мы потихоньку следовали дальше, к следующему облюбованному котами месту. В одну такую ночь мы наловили два мешка котов. Продали в рестораны и получили четыре сотни юаней. Я в их компании был на подхвате, поэтому мне выделили лишь пятьдесят. На эти деньги я в одном ресторанчике наелся от пуза. Когда я снова появился в подземном переходе, где они обитали, этих трёх негодяев и след простыл. Не обнаружив их днём, я отправился вечером туда, где мы ловили кошек. Не успел я туда прийти, как меня схватили городские полицейские. Без лишних разговоров они сначала отдубасили меня. Я клялся и божился, что никакой я не кошколов, но они, указывая на следы крови на одежде, сказали, что я хитрю, и побили меня ещё раз. Потом отвели туда, где собрался десяток хозяев, потерявших своих питомцев. Среди них был седовласый старик, сверкающая драгоценностями дама и несколько вытирающих слёзы детей. Услышав, что задержали вора, эти люди набросились на меня, как стая тигров. С жалобными причитаниями они вымешали на мне своё горе. Мужчины пинали меня по берцовой кости, по мошонке, это же такие болезненные места, мама дорогая! Женщины отыгрывались на мне ещё пострашнее, они крутили мне уши, лезли пальцами в глаза, зажимали нос, одна старая вешалка протиснулась через толпу и своими трясущимися пальцами царапнула мне пару раз по лицу, но этого ей показалось мало, и она, наклонившись, яростно клюнула меня в голову. Не помню, как потерял сознание, а пришёл в себя, уже лёжа в большой куче мусора. С усилием разгрёб накиданное сверху, высунул голову, вдохнул пару раз, чтобы набраться сил, потом стал выбираться. Я сидел на этой куче мусора, обозревая с высоты расположенные вдалеке оживлённые городские улицы, — всё тело ныло от боли, живот подводило от голода, — и вдруг понял, что был на краю гибели. Вспомнил отца и мать, сестрёнку, даже Лао Ланя не забыл, припомнил, как, работая начальником цеха на скотобойне, ел мясо и пил вино вволю, как меня почитали и уважали, и из глаз покатились слёзы, посыпались как жемчужины с порванного ожерелья. Сил не было, хотелось умереть на этой большой городской свалке. В этот критический момент, мудрейший, моя рука наткнулась на что-то мягкое, а нос учуял знакомый, давно не встречавшийся запах ослятины. Схватив пакет, я разорвал упаковку и уставился на его славное содержимое. И услышал, как он говорит с обидой: «Ло Сяотун, посуди сам, про меня твердили, что я просроченный, вот и выбросили в помойный бак. На самом деле всё во мне очень даже ничего, пищевая ценность на месте, да и аромат прекрасный, ты, Ло Сяотун, съел бы меня, съешь — и это будет большой удачей при твоей беде». Не сдержавшись, я схватил его, рот автоматически раскрылся, зубы застучали безостановочной дробью. Но как только ослятина коснулась моих губ, мудрейший, я вдруг вспомнил свою клятву. В тот день, когда отравилась мясом сестрёнка, я торжественно поклялся, глядя на луну на небе, под страхом мучительной смерти никогда больше не есть мяса. Но теперь… Я положил ослятину назад в кучу мусора. Но мне хотелось есть, я уже чуть ли не умирал от голода. Я снова потянулся за мясом, но тут же вспомнил освещённое светом луны, белое, как снег, личико сестрёнки. И тут, мудрейший, кусок ослятины холодно усмехнулся: «Ло Сяотун, ты держишь свою клятву, я здесь, чтобы проверить тебя. Чтобы умирающий от голода человек при виде ароматного куска мяса сознательно сдержал свою клятву — это же так трудно и так ценно!» А вслед за этим предсказал: «Если всё сложится благополучно, в тебе будет даже больше прока, возможно, станешь бессмертным святым! По правде говоря, никакой я не кусок ослятины, а искусственное мясо, меня послало проверить тебя лунное божество, и в основном я состою из соевого протеина, а ещё из добавок и крахмала. Так что смело ешь меня, хоть я и не мясо, но, если меня сможет съесть такое мясное божество, как ты, мне тоже, считай, очень повезло». При словах об искусственном мясе у меня вновь полились слёзы в два ручья, вот поистине небо не хочет моей смерти. Эта ослятина, которая почти ничем не отличалась от любого другого искусственного мяса, после раздумья вызвала у меня множество вопросов. Одним из них был следующий: в подходящий момент я хочу вырваться из этого мира желаний, которые заносят нас на кривую дорожку. Получится стать буддой, стану буддой, не получится стать буддой, стану святым небожителем, не выйдет стать небожителем, стану злым духом.