Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Пока тот мастеровой хлестал себя по губам, я негромко продолжал рассказывать мудрейшему свою историю. Я-то думал, что мой рассказ привлечёт внимание этой четвёрки, но они были слишком увлечены мясом. Я хотел было сказать, что я — тот самый Ло Сяотун, изначальное воплощение бога мяса, но эти слова так и не сорвались с моих губ. Я подумал, что мудрейшему такая выходка может не понравиться, к тому же, даже скажи я это, они всё равно бы не поверили.

Вечером на второй день Нового года к нам в дом заявился с бутылкой «Маотай» в руках Яо Седьмой, тот самый, что всегда бросал вызов Лао Ланю. Мы как раз расселись за только что накрытым квадратным столом. Приход Яо Седьмого тоже поверг нас в изумление, потому что он никогда раньше у нас не появлялся. По взгляду матери я понял, что она в претензии ко мне за то, что я не выполнил её распоряжения перед ужином закрыть ворота, в результате этот тип и просочился к нам. Вытянув шею, Яо Седьмой окинул взглядом расставленную на столе еду и разозлившим меня тоном воскликнул:

— Ух ты, какое изобилие!

Отец приоткрыл рот, хотел что-то сказать, но так ничего и не произнёс.

— Куда нам с вашим домом равняться? — отбрила его мать. — У нас, как говорится, кое-как заваренный чай и жидкая каша — набить живот, и вся недолга.

— Уже не кое-как заваренный чай и жидкая каша, — не сдавался Яо Седьмой.

— Это у нас со вчерашнего дня осталось, — встрял я. — Вчера вечером мы ели больших креветок, крабов, каракатиц…

— Сяотун! — оборвала, зыркнув на меня, мать. — Ешь да помалкивай.

— Мы ели креветок, вот таких больших… — И сестрёнка показала ручками, каких.

— Устами младенца глаголет истина, — кивнул Яо Седьмой. — Как Ло Тун возвернулся, у вас, сестрёнка, в доме большие перемены произошли.

— У нас всё, как и раньше, — отрезала мать. — Ты, видать, наелся и не нашёл другого места, как прийти к нам позубоскалить?

— Вообще-то мне надо одно важное дело обсудить с братом Ло Туном, — со всей серьёзностью заявил Яо Седьмой.

Отец отложил палочки:

— Ну, пойдём в комнату, поговорим.

— Это что за страшные дела такие, чтобы в комнате обсуждать? — уставилась на него мать и, подняв голову, посмотрела на электрическую лампочку. — Ещё одну лампу зажигать, за электричество, небось, тоже платить нужно?

— Эти слова ещё раз выявляют твою истинную суть, сестрёнка, — съязвил Яо Седьмой и обратился к отцу: — Никакого страшного дела, конечно, нет, Старый Яо дерзнул выйти на улицу и обратиться с рупором ко всей деревне. — Он поставил бутылку «маотай» на плиту очага, достал из-за пазухи лист бумаги и протянул отцу: — Тут я написал разоблачительный материал про Лао Ланя, поставь свою подпись, и мы сообща свалим его, не позволим больше бесчинствовать этому последышу злодеев-помещиков.

Принимать этот материал отец не стал и глянул на мать. Та, опустив голову, возилась с рыбьей костью. Помолчав, отец сказал:

— Мой уход на этот раз, старина Яо, был одно мучение, одни разочарования, ко всему я остыл, ничего не хочется, хочу только хорошо провести дни свои. Ты поищи уж кого другого, чтоб он подписал — я это подписывать не буду.

— Знаю-знаю, Лао Лань вам в дом электричество провёл, — презрительно усмехнулся Яо Седьмой, — а ещё с Хуан Бао прислал мешок тухлой рыбы и гнилых креветок. Но ведь ты же — Ло Тун, неужто ты дальше носа своего не видишь? Разве Лао Лань купил тебя этими мелкими подачками?

— Ты, Яо Седьмой, Ло Туна в беду не втягивай, — холодно проговорила мать, кладя палочками кусок рыбы в чашку сестрёнки. — Пару лет назад он вместе с тобой выступал против Лао Ланя и до чего в конце концов докатился? Сам-то, горе-советчик, этакий стратег с собачьей головой, за спины прятался, а Ло Туна подстрекал, как дохлого кота, забраться на дерево. На самом-то деле не собираешься ли ты, скинув Лао Ланя, сам стать старостой?

— Я, сестрёнка, не для себя, для всех стараюсь, — отвечал Яо Седьмой. — Лао Лань провёл вам электричество, прислал морепродуктов, для него эти деньги — лишь ворсинка с девяти быков. К тому же эти деньги принадлежат не ему, а всем. За последние несколько лет он тайком продал деревенскую землю супружеской паре жуликов, заявлявших, что собираются устроить там технопарк, насадить какие-то американские секвойи, однако эти жулики потихоньку продали эти две сотни му [56] Му — мера земли, 1 / 15 га. земли крупной керамической фабрике, можете посмотреть сами, земля вскопана на три чи в глубину, какие там уже плодородные поля, знаете, сколько комиссионных получил Лао Лань на этой теневой сделке?

— Не надо рассказывать, что Лао Лань продал двести му непахотной земли, пусть хоть всю деревню продаёт, нам наплевать. У кого получается, пусть тот и сражается, во всяком случае, наш Ло Тун высовываться не будет.

— Ло Тун, ты и правда хочешь трусливо прятать голову в панцирь, как черепаха? — взмахнув своей бумагой, вопросил Яо Седьмой. — Даже его шурин Сучжоу и то подписался.

— Кто хочет, пусть подписывает, а мы вот подписывать не будем, — решительно заявила мать.

— Ну, Ло Тун, ты и впрямь меня разочаровал, — вздохнул Яо Седьмой.

— Ты, Яо Седьмой, дурачком не прикидывайся, — сказала мать. — Стань ты старостой, ещё почище Лао Ланя будешь. Неужто мы ещё не поняли, что ты за человек? Да, Лао Лань алчный, только боюсь, ты пожаднее его. Что ни говори, Лао Лань — почтительный сын, не то что некоторые, живут в доме с черепичной крышей, а старуху мать в соломенный шалаш выгнали.

— Ты это о ком, Ян Юйчжэнь? За свои слова отвечать придётся, — нахмурился Яо Седьмой.

— Я — баба деревенская, что хочу, то и ворочу, и шёл бы ты со своей ответственностью! — Мать обрела привычный тон и уже не церемонилась. — Хочу сказать, что если ты, выродок, яйцо черепашье, можешь с родной матерью так безжалостно обращаться, чего доброго от тебя ждать чужим людям? Так что если соображаешь, забирай свою водку и проваливай живо, а то у меня ещё ох немало чего приятного есть тебе сказать!

Яо Седьмой засунул за пазуху свою бумагу и вышел.

— Водку свою забери! — громко крикнула мать.

— Это я Ло Туну принёс, сестрёнка, — обернулся Яо Седьмой. — К подписанию никакого отношения не имеет.

— У нас водка есть, — сказала мать.

— Я знаю, что у вас водка есть, с Лао Ланем поведётесь, так не только водка — всё, что угодно, будет, — не умолкал Яо Седьмой. — Но я вас прошу смотреть чуть подальше вперёд, как говорится, счастье человека тысячу дней не длится, цветок сто дней не цветёт, Лао Лань много натворил злого, и его ждёт неминуемый конец.

— Мы ни за кем не ведёмся, — сказала мать, — кто бы в чиновники ни выбился, мы на стороне народа, вы, ловкачи, бейтесь, а нас не трогайте.