Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Миномёт восемьдесят второго калибра, японский. Если бы во время войны с японцами удалось захватить такой, можно было бы одержать большую победу.

— Пап, вот не знал, что ты в этом разбираешься! — обрадовался я. — А снаряды к нему какие? Ты видел?

— Я служил в народном ополчении, был на сборах в уезде, — сказал отец, — тогда в уездном полку народного ополчения как раз были на вооружении четыре таких миномёта, я был вторым номером в расчёте, в мои обязанности входило подносить мины.

— Так рассказывай же быстрей, — не унимался я, — расскажи, какая она, моя мина!

— Она похожа, похожа… — Отец взял палочку, начертил на земле какое-то остроконечное пузо с чем-то вроде крылышек на хвосте. — Вот такая.

— А ты стрелял? — спросил я.

— Можно сказать, стрелял, — ответил отец. — Я был вторым номером и подавал мины в руки номеру первому. Первый номер, получив от меня мину, — отец согнулся, расставив ноги за стволом миномёта и словно держа в руках эту мину с крылышками, — вот так опускал её в ствол, и она с грохотом вылетала оттуда.

Перед храмом появились несколько человек, с головы до ног заляпанных краской, которые толкали перед собой двухколёсную тележку. Они были на свету, а мы в темноте, поэтому они не могли разглядеть нас, а мы видели их во всех подробностях. Один из них, выделявшийся высоким ростом, чуть сутулившийся старик, ворчал:

— Когда эти люди наконец наедятся?

Другой, ростом поменьше, отвечал:

— Тут мясо так дёшево, конечно, будут наедаться до умопомрачения.

— По мне, так этот праздник мясной еды нужно назвать праздником расточительства людских и материальных ресурсов, — сказал мужчина с выдающимся подбородком.

— Шуму каждый раз всё больше, денег тратится всё больше, десять лет одно и то же, да вот только не видать, насколько увеличилась торговля, сколько привлекли капитала. Впрочем, «толстопузые волки» каждый год слетаются. Мастер Хуан, куда бы нам этого «мясного духа» спровадить? — обратился малорослый за советом к сутулому старику.

Эти четверо, должно быть, из деревушки ваятелей, что недалеко от нашей деревни мясников. Люди из той деревни давно уже освоили искусство ваяния образов различных святых. Они умели создавать их не только из глины и конопли, но и резьбой по дереву. Статуя Утуна в этом храме, наверное, вышла из-под рук их предков. Впоследствии, когда было покончено с суевериями, жители этой деревни размежевались и раскололись: кто стал штукатуром, кто плотником, кто маляром. Нынче везде строят храмы, им есть где развернуться. Сутулый глянул окрест и сказал, что, может, временно поставить в храме, пусть побудет в компании с Утуном, тоже неплохо. Один — бог большой елды, другой — божество мяса, считай, этим святым по дороге? И он засмеялся.

— А годится ли так? — засомневался «торчащий подбородок». — На одной горе двум тиграм не ужиться, две лошади одних яслей не поделят, боюсь, один маленький храм тоже двух божеств не уместит.

— Эти два божества не настоящие, — подал голос коротышка. — Утун особо докучает красивым женщинам; этот бог мяса, по слухам — мальчик, которому больше всего нравится есть и который справляется с этим лучше всех. После того, как у него отец с матерью поссорились, он везде изображает духа и в этом образе вызывает всех везде на соревнование — кто больше съест мяса. Слышал, он однажды съел восемь метров колбасы, две собачьи ноги, а вдобавок десять свиных хвостиков.

— А как же иначе стать божеством? — вздохнул ещё один, худолицый. Так, болтая между собой, они подхватили лежащего плашмя на тележке двухметрового мясного божка при помощи верёвок, завязав одну на шее, другую на ногах, закрепили на две жердины и, крякнув, подняли на плечи. Сгрудившись и подняв мясного божка на плечи, все четверо еле протиснулись в храм. Верёвок у них было понавязано много, шедшие впереди ступили в ворота храма, лежащий божок то и дело с глухим стуком ударялся головой о порожек. У меня закружилась голова. Казалось, что никакой не божок, а я сам стукаюсь головой о порожек. Шедший позади сутулый обнаружил, в чём дело, и громко крикнул:

— Опускай, опускай, а то руки сведёт.

Передние тут же сняли жерди с плеч и опустили божка на землю.

— Чтоб его, этого мясного божка, — выругался «торчащий подбородок», — тяжеленный какой!

— Ты выражения-то выбирай, — заметил другой, — а то, не ровен час, явится дух божка-то.

— Какое там явится, — хмыкнул «торчащий подбородок», — скажи ещё, он кусок мяса мне в рот кинет?

Сутулый подтянул верёвку, ещё раз подал команду, жерди взлетели на плечи, все четверо выпрямились, божок оторвался от земли, прошёлся затылком по порожку, и его понемногу стали затаскивать в храм. Тут я увидел, как круглая голова божка чуть не столкнулась с бритой головой мудрейшего, но, к счастью, шедшие впереди вовремя повернули. В следующий миг я получил бы ногами божка по зубам, если бы двое шедших позади вовремя не обернулись. От них шибануло грязью, краской и стружкой. К воротам храма подошли несколько мужчин и женщин с фонариками в руках, которые о чём-то спорили. Из их слов я узнал все подробности дела. Изначально этот мясной праздник должен был проводиться одновременно с церемонией закладки храма бога мяса. Планируемым местом расположения храма как раз и был оживлённый ночной Торжок напротив. Но высокий чиновник, приехавший сегодня, чтобы принять участие в празднике мясной еды, высказал замечания основателям храма бога мяса из обоих городов.

— К чему он так цепляется? — возмущалась коротко стриженная чиновница, похожая на симпатичного молодого человека. — Говорит, у нас тут идолопоклонничество, что у нас тут суеверия… Но что такое идолопоклонничество? Что такое суеверия? Разве все идолы не человеком созданы? И кто из людей не суеверен? Слышала я, что он сам часто ездит на Юньтайшань погадать, стоя на коленях, яростно отбивает поклоны перед образом Будды.

По виду очень солидный ганьбу средних лет пытался увещевать её:

— Ты поменьше бы болтала, Сяо Цяо.

Та и не думала сдаваться и продолжала бубнить:

— По-моему, главная причина в том, что его красный конверт оказался слишком тонким.

Тут мужчина средних лет похлопал её по плечу:

— Меньше болтай, товарищ, а то неприятностей не оберёшься.

Она продолжала, но всё тише и тише, пока не умолкла совсем. Лучи от фонариков у них в руках, перекрещиваясь, проникли в храм, сильные снопы света скользнули по лику Матуна, по лицу мудрейшего и моему. Я неприязненно зажмурился. Неужели они не знают, что освещать людей таким сильным светом невежливо? Лучи фонариков скользнули по лицам четвёрки, занёсшей мясного божка в храм, и, наконец, сосредоточились на лице лежащего на земле божка.