Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Мать в его сторону и бровью не повела.

Он крикнул ещё громче:

— На место для могилы копишь?

— Шёл бы ты, мать твою, в своей семье места на кладбище покупайте! — выругалась мать, затащила нас во двор и заперла ворота.

В доме мать раскрыла мокрую сумку с красно-белыми морепродуктами вперемежку с кусками льда. Мать так и держала её раскрытой, пока отвечала на наши с сестрёнкой вопросы. О морепродуктах мать знала много, я же таких редкостей никогда в доме не видывал, а мать знала их все. Отец, похоже, тоже знал, но в качестве консультанта не выступал. Он сидел на корточках у печки посреди дома, взял щипцами раскалённый уголёк, прикурил сигарету и стал, попыхивая, затягиваться.

— Сколько всего… Этот Лао Лань… — бормотала обеспокоенная мать, вороша рыбу и креветки. — Съесть, что люди принесли, это запросто, а принести что-то людям — руки коротки…

— Раз прислал, надо есть, — решительно заявил отец, — а я буду делать, что он скажет, вот и всё.

Вечером наш большой дом с черепичной крышей засиял в свете электрических ламп, время керосиновых ламп и тусклого света осталось позади. Так, в лучах слепящего света под разглагольствования матери о благодеяниях Лао Ланя, которые всякий раз непременно вызывали конфузливое выражение на лице отца, мы и встретили Новый год. На моей памяти у нас никогда не было такого обильного празднества: на новогоднем столе были тушенные в соевом соусе тигровые креветки — большие, как скалки для теста. Впервые появились приготовленные на пару крабы — огромные, как лошадиные подковы. Первый раз на столе красовался жареный морской лещ — размером больше отцовской ладони. Некоторые дары моря я вообще никогда не пробовал, например, медуз или каракатиц. Благодаря этому я впервые осознал, что, оказывается, в этом мире есть много чего такого же вкусного, как и мясо.

Расположившись вокруг грузовичка, четверо мастеровых принялись выпивать и закусывать. Столом им служила расстеленная в грузовичке газета. Я не видел, что за мясо у них на газете, но слышал его запах. Ясно, на столе у них два вида мясных закусок, один — жаренные на древесном угле шашлыки с щедрым добавлением тмина; другой — монгольская жарёха, обильно приправленная сыром. Оживлённый ночной рынок на другой стороне шоссе ещё не закрылся, уходили одни покупатели, им вослед приходили другие. «Выступающий подбородок» вдруг схватился за щёку и вскрикнул. На вопрос, в чём дело, сказал, что зуб заболел. Сутулый старик холодно усмехнулся.

— Говорил тебе, не надо ерунду болтать, а ты не верил, — сказал коротышка. — Теперь веришь? Это тебе от мясного бога для острастки, потом ещё хуже будет.

— Ой, мама дорогая, как больно, умираю! — захныкал, зажав рот, «выступающий подбородок». Не знающий жалости старик затянулся, алеющий кончик сигареты осветил короткую щетину вокруг рта.

— Мастер, помоги! — взмолился страдалец.

— Тебе вот что помнить надобно, — раздражённо бросил сутулый. — Любая деревяшка с вырезанным на ней образом — уже не деревяшка.

— Мастер, но болит ужасно, — ныл страдалец.

— Ну и что ты здесь канючишь? — сказал сутулый. — Давай быстро в храм, вставай на колени перед образом святого и по губам себя, по губам, через какое-то время перестанет болеть, а потом и совсем успокоится.

Зажав рукой щёку и спотыкаясь, «выступающий подбородок» рванулся в храм, рухнул на колени перед образом мясного божка и захныкал:

— О бог мяса, недостойный больше не осмелится, сделай милость, прости меня… — А потом стал хлестать себя по губам то одной ладонью, то другой.

В первый день Нового года всегда избегавший нас Шэнь Ган появился в воротах собственной персоной. Войдя во двор, он по старинным правилам вежливости встал на колени перед табличкой наших предков и отвесил земной поклон, потом вошёл в дом. Его появление удивило всех в семье, и у матери вырвалось:

— Чего это ты?

На лице Шэнь Гана, который обычно при встрече с нами вёл себя нахально — ни дать ни взять, как говорится, дохлая свинья, что уже не боится кипятка, — появилось покорное и смиренное выражение, он вынул из-за пазухи толстый конверт и конфузливо проговорил:

— Твой брат не такой удачливый, тётушка, торговал вот и остался в убытке, занял у тётушки денег, до сих пор не смог вернуть, весь прошлый год крутился, подзаработал чуток, а должок тётушке всё равно возвращать надо. Тут три тысячи, пересчитай…

Он положил конверт перед матерью, отступил на шаг, присел на скамью перед печкой, достал из кармана пачку сигарет, вытащил пару и предложил одну сидевшему на краю кана отцу, который её принял. Другую протянул матери. Та не взяла. В красном свитере с высоким горлом из синтетики, с играющим на щеках румянцем мать выглядела очень молодой. В печке с гудением полыхал уголь, в доме было тепло. После возвращения отца дома у нас, можно сказать, шёл один удачный спектакль за другим, мать пребывала в радостном настроении, злоба с лица исчезла, даже говорить она стала по-другому.

— Шэнь Ган, — приветливо начала она, — я понимаю, что ты действительно остался в убытке, иначе не тянул бы так долго. Когда-то я решилась одолжить тебе последние кровные деньги, исходя из того, что ты — человек порядочный, о том, что ты по своему почину придёшь вернуть мне их, я вправду думать не думала, и во сне не могло привидеться такое. Я про это дело говорила и малоприятные вещи, ты уж не принимай близко к сердцу. Мы с тобой остаёмся добрыми односельчанами, ты вот, брат, вернулся, в будущем обязательно будем поддерживать отношения, не надо разводить церемонии. Пройдя через это, тётушка ещё лучше поняла, что на тебя можно положиться…

— Вы, тётушка, деньги-то всё же пересчитайте… — сказал Шэнь Ган.

— Ладно, — согласилась мать. Как говорится, когда беседуют, то с глазу на глаз, а когда занимают или возвращают, тут же пересчитывают. Одной бумажкой меньше — пустяк, а если, не дай и не приведи, бумажкой больше?

Достав пачку денег из конверта, мать послюнявила пальцы и пересчитала, потом протянула отцу:

— Пересчитай-ка ещё разок.

Отец проворно посчитал деньги и положил обратно перед матерью:

— Три тысячи как один юань.

Шэнь Ган встал, разинул рот и будто с натугой произнёс:

— Тётушка, а расписочку не вернёшь?

— Хорошо, что сказал, я бы и забыла совсем, — охнула мать. — Но куда же я эту расписку положила? Сяотун, не знаешь, куда я дела эту расписку?

— Не знаю.

Мать спрыгнула с кана, стала рыться в сундуках и шкафах и в конце концов нашла то, что искала.

Приняв расписку, Шэнь Ган внимательно прочитал её пару раз, убедился, что всё верно, и аккуратно засунул во внутренний карман. И ушёл.