Виктор Пелевин - Transhumanism Inc.

Теперь все будет по-другому — Берни позаботится. Берни отличный парень. Наш человек на орбите. Главное, не в баночной галлюцинации, а в реальном мире, над которым мы сохраняем контроль…

В банке легко потерять чувство реальности, с сердоболами такое случалось. Надо чаще зеркалить себя на нулевой таер, помнить, чем живет простой человек. И не отходить от простоты самому. Жить в режиме «мозг здорового человека». Без излишеств, чтоб инсульта не случилось. Впрочем, захотят, все равно устроят… И настанет им тогда гейзер… Нет, пока что нам везет, очень везет.

Кстати, про везение Шкуро мудрую вещь сказал. Насчет кармы. Мы почему в этом мире живем — у нас такая карма, чтобы большей частью все было хреново, и только иногда и недолго — хорошо. Это называется «человек на Земле». От социального статуса баланс не зависит. Даже наоборот. Если стараться, чтобы все время было очень хорошо, в результате станет совсем плохо. Любой наркоман подтвердит. Баланс должен соблюдаться.

Поэтому умнее, как Везунчик, самому устраивать себе это «плохо» в медицинских целях. По-настоящему, всерьез. Хоть вот котом побыть, которого другие коты унижают… Тогда в главном, глядишь, и сложится. Святые ведь зачем плоть умерщвляли — это они муку принимали, чтобы по кармическому уравнению вышло им блаженство уже при жизни. Ахмада вот шахидки бьют каждый день. Поэтому и не тонет парень. А меня… Может, Еву научить?

Кукуратор прислушался. Ева, как обычно, тихо пела у реки. Вернее, мычала какой-то унылый и приятный мотив, такой же древний, как земля и небо.

«Три ноты, — подумал кукуратор, — и больше не надо. Ева, в сущности, тот же хелпер. Как помещики блудят с холопками, так и я… Только она очень красивая холопка. Нет, ну почему холопка — она у меня слова знает. Пять или шесть. И достаточно. Как там у Шарабан-Мухлюева в “Дневнике не для печати”? Все проблемы в семье возникают оттого, что бабы помнят много слов, но не понимают, что это такое и как ими пользоваться. Бабе достаточно знать несколько существительных и два-три глагола, но их она должна понимать хорошо и до конца… Эх, как раньше дышать можно было… Во всю грудь. Когда он это напечатал, им еще елдаки не раздали. Сейчас бы небось три раза подумал…»

Вспомнив о Шарабан-Мухлюеве, кукуратор подобрел сердцем. Потом Ева перестала петь, и мысли кукуратора вернулись в прежнее русло.

«Наверно, и Гольденштерн страдает в небе, — подумал он. — Прекрасный ведь тоже просто мозг, а значит, человек — и не может уйти от баланса кармы. Но какова же должна быть его радость… Невозможная, небывалая…»

Кукуратор поднял глаза. Райское небо было затянуто тучами, но он без труда нашел место, где над миром висел послеполуденный Гольденштерн. Прошла секунда или две — и кукуратор стал смутно его различать.

В эту минуту Прекрасный походил на прыгуна в пылающей короне: он уже перегнулся через планку, отпустил шест — и в его светлом образе появилось блаженное бессилие сдавшегося невесомости тела. Да, он падал, но это падение было свободой — и одновременно великолепным отказом от себя прошлого, от того героя, что взмыл над землей, чтобы достичь высшей точки… Прекрасный Гольденштерн возвращался.

Кукуратор вздохнул.

«Все-таки как странен мир, — подумал он, — как противоречив… Я восхищаюсь Прекрасным, хочу подняться на ту же ступень, мечтаю об этом всю баночную жизнь… хоть и понимаю, что вряд ли выйдет. Но молиться хожу в келью, к старому нашему богу, для которого Гольденштерн — то ли черт, то ли прелесть. Попы еще не определились. А есть ли у старого бога сила? Если бы он пожелал, мы видели бы его в славе ежеминутно, как видим Прекрасного. Почему он не захотел, если он благ? Ведь одного вида его хватило бы, чтобы удержать мятущуюся душу от греха и падения… Как мы называем отца, который спрятался от семьи и оставил детей на произвол судьбы, открыв их всем веяниям зла? Не таков ли наш создатель? Или мы не понимаем, кто наш создатель на самом деле — и зачем мы ему?»

Кукуратор склонился к костру и пошевелил веткой в уже образовавшихся углях. Сейчас бы картошечки зажарить… Он положил ветку, поискал рукой в траве и почти сразу нашел несколько крупных картофелин. Одна была с гнильцой, и кукуратор бросил ее в сторону. Хорошо работают…

«Мне ведь Господь советы дает, — подумал он с раскаянием. — А я в нем сомневаюсь… Но точно ли это Господь? Шифровальщики говорят, у них связь с горним на случайных числах, в которые Господь незримо вмешивается. Японский алгоритм, только молитвы наши. А почему Господь нам самим такого алгоритма не послал? Нет, сомневаться нельзя. Это слабость… Или сила? Как тогда понять, где сила, если ни в чем не сомневаться?»

Кукуратор закинул картошку в костер. «Надо будет принять под нее водочки, — решил он. — Отметить испытания».

Над садом разнесся зуммер. Рядом с костром появились Врата Спецсвязи. Вызывал Судоплатонов. Кукуратор встал с бревна — и, обрастая на ходу серым френчем, шагнул в комнату совещаний. Следуем протоколу. Не расслабляемся ни на миг.

Генерал Судоплатонов зажмурился от света и птичьих трелей, ворвавшихся в комнату, а когда стена закрылась, отдал честь. Кукуратор ответил тем же и рефлекторно покосился на новую картину, к которой не успел еще привыкнуть.

Полотно повесили взамен вольного «OBEY», и кукуратор лично прочел художественно-политическое обоснование: заявка на общемировую культурную преемственность, бесстрашное «нет» атеизму и клерикализму, демонстрация либерального широкомыслия, консервативного традиционализма и так далее.

Картина изображала двух седых негров в кожаной гей-упряжи, насилующих перепуганного змея под сенью цветущей яблони. Шедевр среднего гипса, работа американского мастера времен «cancel culture» [8] «Отменная культура» — практика корпоративной коррекции индивидуальной занятости в либеральных демократиях двадцать первого века. .

Как и за любым настоящим искусством, за картиной крылась человеческая трагедия, которую объясняла прикрученная к стене бронзовая табличка.

Это была отчаянная попытка творца встать вровень с эпохой. Но, несмотря на идеологически безупречное содержание полотна, художника «отменили» из-за того, что он был белым цисгендером и не мог знать, каково это на самом деле — содомизировать древнего змея в раю, будучи двумя пожилыми африкано-американцами. Что с позиций современной общественной морали было, конечно, смехотворным обвинением: знать подобное мог только утренний Гольденштерн.

Но для кукуратора важным было не это. Глянув раз на цветущую яблоню, он сразу узнал свой Сад и одобрил полотно. Если не опускать глаза, можно было найти свой уголочек неба даже в этом опусе. Конечно, то же «Вольное сердце», только вид сбоку — но чего еще ждать от криптолибералов в дизайн-бюро?