Коллектив авторов - От сердца к сердцу

Мы сидим с мужем за круглым столом на кухне, пьем чай, вглядываясь в бесконечные огни за окном. На душе так хорошо, что хочется петь что-то протяжное, напряженное, душевное.

— Я тебя люблю, — говорит мне муж, — и ни разу не пожалел, что выбрал тебя.

Вот она, моя песня, протяжная, напряженная, душевная. Эти его слова запали в душу и засели в мозгу — пусть там и остаются.

— И я тебя люблю, — как эхо произношу я, улыбаясь одними глазами.

За годы проживания на острове Кипр на днях я впервые решилась поехать на морскую рыбалку. Муж с сыном давно освоили этот вид промысла на нашей лодке.

Самое зверское в рыбном увлечении — ночное начало, подъем в три часа утра.

Собралась я быстро, ангажируемая матюками супруга. Нарядилась в новый купальник и шляпу. Просекко и фужеры сложила в плетеную корзину. Пока я примеряла образ аристократки, мое акварельное воображение рисовало легкое покачивание на волнах, развеянные ветром волосы, и я с фужером игристого в царстве рассвета и морской глади.

Когда я вышла на крыльцо дома, муж и сын засмеялись. Рыбаки утеплись добротно. На перевоплощение мне выделили минуту. В образе печального бомжа я впервые отправилась на промысел.

Всего 30 км прыжков по волнам с брызгами в лицо и сдувание мимики порывами ветра. Уже на первой миле пути я посчитала, что челюсти мои богаты четырьмя зубными пломбами. Россыпью они подпрыгивали во рту при глиссировании.

Когда мы удалились на необходимое расстояние от берега, сбросили скорость. Началась троллинговая ловля тунца. Вскоре раздался сильный стрекот фрикциона катушки одного из спиннингов. Муж скомандовал садиться за штурвал. Сам подсекал рыбу, подматывал леску к лодке.

Мы увидели большую рыбину у борта. Она то давала подвести себя ближе к лодке, то резко уходила на дно.

Понеслось эмоционально-ругательное извлечение улова из морской пучины. Для восстановления оптимизма жены муж кинул тушку пойманного тунца к моим ногам. Позволил наконец сделать фото и видео.

Поневоле я стала морячкой с тремором в органах движения.

Смирившись с обстоятельствами и колтунами в волосах, я продолжила освоение профессии штурмана. Утреннее солнце припекало, новый купальник рыбозабойное общество не оценило. До желанного берега лодкой управляла я сама. Вернувшись домой, впала в сонное беспамятство.

Очнулась на закате, наконец выпила просекко. Обожженное ультрафиолетом тело покрыла взбитыми сливками из пантенола.

Муж, наблюдая я за мной, сказал:

— Я всегда знал, что ты поплывешь со мной и в шторм и в штиль, будешь обгорать без крема, но никогда не будешь грустить в субтропическом парадизе. Ты со мной на одной волне, рыба моя!

Перед ним на пороге стояла она, его русская клиентка, молодая женщина лет 30 в коротких джинсовых шортах, белой шелковой блузке и вельветовой шляпе с широкими полями. Натали совсем с недавних пор стала ходить к нему с разными жалобами тревожного характера. Он протянул ей руку, приглашая войти в дом, она сняла шляпу и, поправляя кудряшки за уши, посмотрела на него глазами готовыми тут же рассказать о своей печали.

— Натали, пройдемте на третий этаж… — сказал он, указав на лестницу, и тут же почувствовал стеснение. Ему стало неловко перед собой и в тоже время странно за свою неловкость. Он считал, что хорошо знал себя — свои эмоции, реакции, почему и откуда они берутся, что ими движет, и как нужно себя контролировать, если в этом есть необходимость. Появившаяся неловкость была ему незнакома, но он подумает о ней позже, сейчас ему нужно сосредоточиться на ней, на ее чувствах, на боли…

Они прошагали до третьего этажа, он спросил ее про погоду и куда она ездила отдыхать с семьей в отпуск. Она отвечала оживленно, ясным здоровым голосом, не похожим на других больных, приходивших к нему по той же причине. Те люди, мужчины и женщины, являлись с другими глазами — бесцветными, потерявшими первоначальный блеск. Ее же глаза были другие — сине-серого цвета, с заметными задоринками жизни. В них только лишь таилась грусть, и ему не терпелось узнать причины ее прихода сегодня.

В просторном кабинете с запахом жаркого солнца в занавесках она села напротив окна в мягкое кресло, достала салфетки из кармана и, позволяя себе расплакаться, рассказала ему о ней, депрессии. Она называла ее тяжелым камнем, дурным сном, затерявшемся в облаках солнцем, темным непроходимом туннелем, ядом, впившемся в ее кожу.

Она не боялась рассказать ему больше, с ним ей было спокойно, она могла ему доверять. Он внимательно слушал ее дрожащий голос, следил за тем, как она накручивала на палец кудряшки, меняла положение ног, разглядывала корешки книг на полках. Когда она умолкала, он мягким спокойным голосом задавал ей вопросы. Ей всегда становилось лучше, когда ее окружали тихие уравновешенные голоса, а его голос она находила особенно редким, способным разгладить самые тревожные мысли.

Через месяц ей нужно было лететь в Америку, одной, без мужа и детей, а она и думать не могла о самолетах. Ее трясло при одной только мысли летать, но не лететь она не могла. Пересечь океан с депрессией в обнимку не представлялось ей возможным. Депрессия сама по себе пронзающая заноза в душе, а тут еще устрашающий гул моторов, скрип корпуса самолета при взлете и посадке, турбулентность. Она искала в его словах помощи…

Питер, так звали ее психолога, рассказал ей все, что знал о самолетах, о том, как надежно слиты их корпуса, подготовлен экипаж, предусмотрены меры безопасности. Слушая его, она представила выбрасываемые кислородные маски, себя, жадно хватающей воздух, полет самолета в бездну океана, замирающих от ужаса пассажиров и его тихий уравновешенный голос на дне океана. Натали полегчало и на мгновенье показалось — она готова взлететь прямо с окна его кабинета.

«Может и правда фобии лечатся…» — подумала она.

Когда она прощалась с ним на пороге, закрывая шляпой солнце, он верил — она спокойно перенесет авиаперелет, и душевное уныние обязательно пройдет через несколько недель.

«Когда она выздоровеет, наверное, будет еще красивее», — случайно подумал Питер.

Она ехала домой по проселочной дороге в предвкушении обнять своих двух малышей и мужа. Проезжая ухоженные французские домики с разукрашенными ставнями, клумбами цветов и террасами под тенью садовых деревьев, ей становилось лучше, и она мечтала о том скором дне, когда вновь почувствует прежний вкус к жизни.

Осенью Натали выздоровела — очнулась от затянувшегося сна, проснулась с былым ощущением пространственной легкости в душе. Давно она не чувствовала себя такой счастливой как сегодня — в преддверии своего дня рождения. Завтра придут гости, будут музыканты. Она нарядит детей в праздничные костюмы, сделает себе прическу и будет наслаждаться собой и приятным ей обществом. А когда закончится праздник, она, усталая, немного пьяная и довольная собой, ляжет в кровать и вспомнит о Питере, его глубоком голосе, скрывающим истинные чувства, благородной улыбке и мудром взгляде в очках тонкой оправы.