Коллектив авторов - От сердца к сердцу

Не знаю, заметили ли они, как я побледнела, когда, войдя в кабинет, обнаружила там десять здоровенных лбов. Ноги отказались меня держать, и я быстро опустилась на учительский стул, затараторив приготовленную и хорошо заученную мною речь. Далее шло знакомство. Когда предо мной лежал список их имен, я спросила о последней теме, которую они изучили.

— О, это было так давно и неправда, — ответил сидящий ко мне ближе всех, и, подперев улыбку кулаком, опустил глаза в открытую перед собой тетрадь.

Мне показалось, он покраснел, и я удивилась, как скромность и смелость могли уживаться в одном человеке одновременно. То, что никто не осмеливался ничего сказать или даже открыто смотреть на меня, придало мне немного уверенности, и я принялась за свой урок.

Тот же парень, самый смелый из скромных, сказал, что тему, которую я для них подготовила, они уже прошли. Второй смельчак, самый высокий из всех, заметил, что и текст, который я им раздала, они уже читали.

— Что ж, значит, к следующей паре я подготовлюсь тщательнее, — пообещала я, лихорадочно листая учебник.

— А где Вы учитесь? — вдруг спросил первый.

Я пробежала глазами по списку.

— Евгений?

— Да, — кивнул он и открыто посмотрел на меня, ожидая ответа.

— Давайте все вопросы личного характера после пары, — отрезала я, в свою очередь опустив глаза в свой учебник.

Первый урок в сорок пять минут прошел спокойно и, я, не дожидаясь звонка, отпустила их на пятиминутный перерыв. В кабинете осталось человека три.

— Ну, так где Вы учитесь? — подперев рукой голову, с интересом в глазах спросил Евгений, когда в кабинете кроме него остался только его высокий друг Алексей.

Я не ожидала, что он задаст этот вопрос снова. Как правило, фраза «все вопросы, не относящиеся к немецкому языку, после пары» срабатывала, и, когда звенел звонок, все вылетали в коридор, обо всем забыв.

— В Красноярском педагогическом университете, — ответила я.

— Так далеко? — искренне удивился он, округлив глаза. Но я уже давно привыкла к такой реакции. — Что это вас туда занесло, если не секрет?

— Там у меня родные, там дешевле. Сибирь — моя родина, — спокойно повторяла я уже давно заученные фразы.

— А потом сюда вернетесь?

— Не дай боже, — улыбнулась я.

— Там останетесь?

— Может быть. Как повезет.

Почему-то он сразу обращал на себя внимание. Мягкие интересные черты лица, любопытный взгляд ясных глаз из-под пушистых ресниц приковывал и смущал, проникая глубоко внутрь. Когда он спрашивал у меня что-то, он смотрел прямо в глаза и часто опускал взгляд первым. Подпирал голову рукой и умел краснеть, как школьник до самых ушей. И я не могла отвести взгляд от его лица в такие минуты. Меня умиляла эта его способность краснеть от неловкости. В то же время он был очень любознательным и иногда дотошным: когда не мог понять чего-то, он подходил ко мне с учебником и терпеливо выслушивал мои попытки объяснить ему то, о чем я никогда и не задумывалась даже. И в такие минуты мне казалось, что я совсем не умею объяснять.

Теперь четвертый курс приходил ко мне каждый день четвертой, пятой, а то и шестой парой. Из колледжа я выходила последней. У многих групп сейчас была сессия, и они не задерживались в длинных коридорах дольше двух часов дня. А в пять или даже в шесть часов, когда уже спускались сумерки, я закрывала кабинет и шла на автобусную остановку, предвкушая горячий ужин и заслуженный отдых.

Пережить ежедневные муки первых пар мне помогала мысль, что на последнюю ко мне придут спокойные, как удавы, механики, и я смогу отдохнуть морально от борьбы за место под солнцем среди взбалмошных подростков. Механики же создавали впечатление уставших от суеты жизненной, искушенных во всех областях трудяг. Они сидели за партами, откинувшись на спинки стульев, возложив ногу на ногу, и лениво выполняли полученное задание. Я не возражала, когда они, и вовсе забыв обо мне, вели тихую беседу, заглядывая изредка в тетради Жени и Алексея, чтобы списать оттуда пару строк.

Я прекрасно знала, что немецкий язык им нужен для той же галочки в зачетке, да и вся система образования в России, в ее селах, да что греха таить, и в городах, давно уже существует красивой схемой и таблицами только на бумаге. А в умы нашей молодежи попадает совсем немного знаний поверхностных и только действительно интересных.

Так в беседах мы проводили эти поздние часы, а я ловила себя на том, что вместо учебника я украдкой разглядываю Женькин профиль.

Я приходила домой, когда на улице было уже совсем темно, вызывала в памяти образ того, кто до недавнего времени занимал все мои мысли, пожимала плечами и ложилась спать, не имея ни сил, ни желания разгадывать эти головоломки судьбы.

Третья неделя была неделей морозов. Из-за влажного климата минус двадцать пять ощущались как все минус сорок, и учителя убеждали родителей, что не стоит отпускать детей в школу. Колледжа это естественно не касалось, но численность учащихся в стенах этого старенького здания все же заметно сократилась — благоразумных родителей оказалось большинство. Они не отпускали своих чад из дому, а моя мама ничего уже не могла поделать с тем, что я уже не ученица, а преподаватель, и сколько бы ни было градусов за окном, на работу я ходить обязана.

Закутавшись в дубленку и шарф, я спешила утром на занятия, чтобы провести пары у групп с численностью не более трех-четырех человек.

— Почему вас родители так не любят?! — сокрушалась я. — Сидели бы дома, холод собачий!

А к последней паре с ярко-красным лицом от колючего мороза в кабинет входил Женька с двумя-тремя согруппниками, и мы начинали урок немецкого языка. Иногда Женя, смущаясь и подперев по привычке голову, говорил с улыбкой:

— А может, мы сегодня ничего делать не будем?

Я снова улыбалась в душе, глядя на него. Я словно проваливалась в другую эпоху, когда мужчины умели смущаться от одного лишь взгляда, брошенного на них красоткой, хоть я и не считала себя таковой.

Совсем немного оставалось до февраля, я знала, что скоро уеду отсюда, и это время останется только в моей памяти. Я не ждала от жизни никаких сюрпризов и сетовала на то, что невозможно принести с собой фотоаппарат и незаметно от всех запечатлеть Женькину улыбку, чтобы оставить его лицо не только в слабеющей с годами памяти, но и на глянцевой бумаге.

В тот день Женка появился на пороге моего пустого кабинета один.

— Что, никого больше не будет? — подняла бровь я.

— Не знаю, — пожал он плечами.

Зазвонил его телефон. Он ответил, извинившись. После короткого диалога сообщил мне, что кто-то из его одногруппников просил передать, что не придет.

Я оглядела пустые парты и рассмеялась от души.