Ференц Загони - На распутье

— Ну-с! Значит, отказываемся говорить? — спрашивает он. — Тогда придется сказать мне. Итак, товарищ Мате, я кое-что слышал о вас. Например, то, что вы сбежали с завода потому, что там произошел несчастный случай со смертельным исходом. Верно? И считаете себя виновным. Правильно? Потому что погибший был вашим старым другом. Так? К тому же дела на заводе у вас из рук вон плохи.

— Откуда вам это известно? — резко бросаю я ему в лицо.

Он принимает мой выпад улыбаясь, как боксер — легкие удары тренера.

— Видите ли, я мог бы сейчас сделать таинственное лицо и создать у вас впечатление, что располагаю официальной и исчерпывающей информацией о вас. Но не стану этого делать. Скажу прямо: слышал здесь, на стройке. Болтают люди. Словом, этот несчастный случай действительно имел место?

— Да.

— Ну, наконец-то. Как же это случилось? Впрочем, меня это не интересует. Важнее другое: привлекут вас за него к ответственности или нет? Собственно, и это важно только с той точки зрения, потащат вас в тюрьму, после того как вы оформитесь к нам на работу, или нет.

— Уже оправдали.

— Браво! К чему же тогда вся эта комедия? Зачем вам нужно было уходить?

— Незачем.

— Ну вот! Значит, по доброй воле? Стало быть, сами себя укусили до крови?

Каждый его вопрос обрушивается на меня как удар молота, и не столько разубеждает, сколько растравляет, раздражает.

— Не кусал я себя до крови, нечего насмехаться.

— Я отнюдь не насмехаюсь, — тут же парирует он, — просто мне очень любопытно, и не потому, что это случилось с вами, мне нужно знать для самого себя, в конце концов, я ведь тоже руководитель. — Голос у него становится мягче. — Смею надеяться, мы с вами все-таки станем коллегами. Ну так как же все это произошло?

Я взволнованно, горячо рассказываю ему о несчастье, да иначе, как мне кажется, и нельзя говорить об этом. Никому еще я не рассказывал так подробно, беспощадно ни о гибели Пали, ни о том, что произошло позже: о своем визите к заместителю министра, о встрече с Сегеди в райкоме… Сейчас моими устами руководитель рассказывал руководителю.

Я умолкаю. Теперь уже сам наливаю себе и пью. Руки дрожат. От него не ускользает это.

— Несчастный вы человек, — произносит он совсем другим тоном, с расстановкой, взвешивая каждое слово, и смотрит не на меня, а на стол. — Жаль мне вас, какой же вы все-таки наивный. Это ужасно. Ужасно потому, что вы и правы, и неправы. Между прочим, не ждите, что в данном случае я могу быть судьей вам, но раз уж мы нашли с вами общий язык, позвольте высказать несколько замечаний. Во-первых, сейчас уже можно с уверенностью сказать: ничто не мешает вам стать у нас прекрасным инженером, и надеюсь, вы станете им. Учтите, все теперь зависит только от вас. Этот душевный надлом не в счет, в учетной карточке отдела кадров такой графы не существует… Словом… — Он долго качает головой. — Обо мне говорят, что как только я появился на свет, пеленая, под меня вместо талька случайно насыпали кнопок, поэтому я такой колючий по натуре. Имейте это в виду, как сейчас, так и в будущем. Одними иллюзиями жить нельзя. И кто забывает об этом, тот рано или поздно терпит фиаско. Существуют две диаметрально противоположные вещи: принципы и факты. Между ними идет непрерывная борьба. Эта схватка происходит на ковре, именуемом историей. Человек может быть судьей, тренером, массажистом, заинтересованным болельщиком, безучастным зрителем, контролером, швейцаром и бог знает кем еще, но непреложной истиной остается одно: борьба. И за кого бы мы ни болели, необходимо считаться с тем, кто одерживает верх в борьбе. К чему же тешить себя иллюзиями? Предаваться мечтам? Упускать из виду то или другое? Нельзя отрицать, что в каком-то отношении вы внутренне правы, и если говорить обобщенно, то на вашей стороне такие высокие понятия, как мораль, гуманизм, убеждения, более того, высокие общечеловеческие идеалы… — Он неожиданно смеется, затем серьезно продолжает: — Мне вспоминается один случай, я расскажу вам о нем. Мой младший сын часто хворал, мы водили его к известному врачу. Думаю, мы с женой провели в его приемной больше времени, чем в кино. Но правда, это был замечательный врач, и мы недоумевали, почему он никогда не брал платы с нас. Сначала я пытался было дать ему денег, но он гневно швырнул их мне обратно. Я подумал, что человеку со столь утонченной душой нельзя совать деньги в руку. Послал их по почте. Они вернулись. Отправил ему посылку. Вскоре после того он пригласил мою жену к себе на квартиру, вернул ей посылку и показал на целую кучу таких же, отправители которых ему были не известны и поэтому он не мог отослать их обратно. Продержит у себя месяц, а потом выбросит. С тех пор мы почитали его за святого, благодаря в душе за все, что он сделал для нашего сына. Недавно он умер от сердечного приступа. Он как раз готовился кого-то оперировать. Для врача это, пожалуй, самая лучшая смерть. Мы пошли отдать ему последний долг, почтить его память. И представьте себе, вдова вдруг горько расплакалась. У нее не хватило денег на венок. Все до последнего филлера пришлось заплатить за похороны. Я купил на свои деньги венок и попросил написать на ленте: «От скорбящей семьи». Этот человек влачил жалкое существование на тысячу восемьсот форинтов. Жена постоянно ворчала на него, мол, по отношению к себе поступай, как знаешь, но у тебя ведь есть дети, два сына. Но он оставался непреклонным, ненавидел торгашей, скряг, людей с нечистой совестью. Об этом рассказала нам вдова.

Он умолк, невнятно хмыкнул себе под нос и так же серьезно продолжал:

— Для чего я вам рассказываю это? Для аналогии. Этот наивный человек хотел в одиночестве вступить в единоборство с тем, что является недугом нашего времени или, как я уже упомянул, проявлением борьбы между принципами и фактами. Прекрасная, наивная глупость, которой он причиняет вред самому себе, своей семье, но никому не приносит пользы. Внимательно слушайте меня. Женщины, как вам известно, реально смотрят на вещи. Когда врач умер, я спросил свою жену, у кого мы будем теперь лечить нашего сына. Она ответила, мол, не беспокойся, у того же, у кого и до сих пор. Оказывается, она тайком от меня ходила с мальчиком к другому врачу, который изрядно наживался на нас. Жена рассуждала так: с дешевого мяса плохой навар, а что, если этот врач ничего не берет потому, что мало смыслит в своем деле. Она бы совсем перестала ходить к нему, но боялась, как бы я не узнал об этом. Видите, где собака зарыта. Вы что, воображаете кого-нибудь удивить своим поступком, обратить на себя внимание? Поверьте, никого не волнуют ваши душевные переживания. Это ваше личное дело. Тот наивный врач не снискал себе почета в обществе, наоборот, коллеги называли его позером, отвернулись от него. Большинство неизбежно объединяется против меньшинства. Не забывайте, самый опасный противник всегда тот, кто лучше нас. Подлец не противник, он всего-навсего чучело-силомер, даже желательно, чтобы он встречался на нашем пути. Но такой? Против такого надо объединиться, чтобы столкнуть его в общее русло. — Он смотрит мне в глаза, во взгляде его сквозит насмешка. — Скажите, неужели вы воображаете, что вам поставят памятник на заводском дворе? Мраморный бюст с гордо, — он показывает, позируя, — поднятой головой? Чтобы совсем разочаровать вас, могу привести еще несколько примеров. Но как только выйдете отсюда, сразу же забудьте о них. С помощью нашего управления высокопоставленный профсоюзный руководитель строил себе на Розовом холме шестикомнатную двухэтажную виллу. Конечно, за свой счет. Смету составили чуть ли не на восемьсот тысяч форинтов. Недавно мы строили виллу для одного государственного деятеля. Стоила она полтора миллиона, причем денежки платило государство. И чтобы вы не подумали, что это единичные случаи, скажу, что за три года моей работы здесь мы построили частные виллы для семидесяти высокопоставленных лиц. Понимаете теперь? Некоторые из них, конечно, могли накопить эти несколько сот тысяч, откладывая из своего жалованья. А кое-кто выстроился на «левые», чаще всего получая подешевле от государства строительный материал. Подписывали друг другу разрешения. — Он вскакивает. Ирония, цинизм так и прут из него, он хватает меня за лацкан пиджака и бросает прямо в лицо: — Вы наивный, глупый, несчастный человек, думаете, что одной порядочностью можете остановить этот поток.