Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Васильич, не трави душу матросскую. Гуляй по курсу.

Исполосованное морщинами лицо мастера покрылось болезненной багровостью: никогда Олег не разговаривал с ним так нагло.

— Что с тобой, Крушин? Ты сам все время кричишь о своей неоперившейся семье, и вдруг сидишь.

— Почти три недели кочевряжимся новой бригадой, и все три недели мусор, а не работа! — хрипло прорычал сборщик. — Будет за январь заработок? А?.. Молчишь… Никто не работает!

— Подожди, Олег. — Серегин присел рядом со сборщиком. — Игорь с Вадиком, я вижу, без роздыху вертятся. Толя, малолетка, тоже весь в работе. Так что…

— А гении электрода? Вон они, сволочи, похохатывают!

— Ну это сварщики, Олег. Они не подготовлены к слесарной работе. Их бы тебе подучить, а ты сам с них пример берешь. Что же у вас получается: ты сидишь, Измайлов еле ноги таскает, Штеменко ждет сына. Вы ж январский план запорете. Весь цех потащите за собой.

Олег хмуро молчал. Что тут объяснять, уходит он, все. Хватит, посмотрел на эту новую форму. Формалисты чертовы. Не-ет, если уж Измайлов такой лентяй, то вряд ли его исправишь, а у него, у Олега, молодая семья. Семью кормить надо. Жена с девятимесячной дочуркой не станут ждать, когда Измайлов ума наберется.

Серегин в это время вспомнил слова начальника цеха: «Андрей Васильевич, если что заметите у них, не давите дисциплиной. Бригада новая, люди разные, пусть притрутся друг к другу. Не разбегутся — половина дела в шляпе. Остальное — вопрос политического воспитания…»

— Посиди, Олег. На пенсию бы тебе, горемычному, — поднялся Серегин. И, ничего больше не сказав, ссутулившись, направился к сваебойникам.

Оставив за спиной проходную завода, Олег подумал: а не выпить ли кружку пива?.. Он пошарил в карманах — рубль сорок. На пиво хватит. Но что оно, пиво?

— Олег, чево коптишься? — раздался сзади знакомый голос.

Олег быстро обернулся — неунывающий Измайлов.

— Тебя жду, голубчика. Монеты есть?

— Когда, спроси, у Пети их не было? — широко разулыбался Измайлов. Плоское лицо его что на исходе зимы солнце — бледно сияющее. — Сколько тебе надобно?

— Рублей пять, — сплюнув, грубовато ответил Олег. Вот уж не думал, что придется пить с шутом Измайловым! Воистину неисповедимы пути господни.

Измайлов дружески обнял за плечи своего напарника по бригаде.

— Зря ты дуешься на меня, Олег. Если на работе мы напряженно строим коммунизм, но на улице-то чево пухнуть? Пшли! На пузырек имеем. Мало? Займем, добавим. Мне все дают — почтительно и сразу. Пшли!

В ближайшем гастрономе Измайлов взял бутылку водки, два плавленых сырка и попутно занял у какого-то культурного на вид типа «два червонца» — до завтра, разумеется. И они направились на хату, как пояснил Измайлов, к Ритке, у которой он иногда ночует.

У Ритки — косящей на один глаз бабенки лет тридцати — они махом выдули «пузырек» и послали Ритку еще за водкой. Закусывали собственными сырками и Риткиной капустой, от которой у Олега сразу началась изжога.

— Вот чево я тебе шепну! — пьяно кричал Измайлов постоянно хихикающей Ритке, тыча пальцем в осоловелого Олега. — Эт-то мой наисовершеннейший кореш. Корефан! Р-работаем мы молча!

Смешливая Ритка суетливо кивала.

— Он мне дороже брата! За папашу родного не вступлюсь, а за Олеженьку любому — г-гылотку перегрызу… А ты чево не пьешь? — Измайлов упер в Ритку немигающий взгляд.

— Пью я, Петенька, пью.

— Врешь!.. Олег, она не пьет!

— Плевать, — глухо пробормотал Олег. Сквозь хмельной туман робко улыбающееся лицо Ритки казалось ему глумливой рожей циркового клоуна. — Кыш! — И, на секунду-другую обретя здравый рассудок, заявил Измайлову: — Дергаю я с бригады, Петька. Все!.. Замело мою дороженьку, занесло моих коней…

Олег пришел домой в двенадцатом часу ночи без шарфа и без шапки. Где потерял — неизвестно. Жена встретила его пьяный приход настороженно, пугливо. Она даже боялась сказать слово, потому что не в силах была предугадать реакцию мужа. Однажды, в начале их семейной жизни, когда она прикрикнула на него, на пьяного, он так съездил ей по уху, что у нее три дня голова кружилась. Вот завтра, трезвому — завтра она ему все выскажет! Завтра она ему покажет, как заявляться в полночь без двухсотрублевой шапки и мохерового шарфа! Завтра он будет сидеть паинькой и очумело моргать! Но она ему и завтра, и послезавтра, всю неделю не даст покоя!

Она быстро разогрела суп, осторожно, с выражением глубокой покорности на лице поставила тарелку на стол.

Но Олегу было не до еды. Развалившись поперек кухни, он стучал кулаками в пол, рыдал пьяными слезами и хрипло рычал:

— Гады!.. Столько лет в цехе!.. Сроднился!.. Ухожу-у…

Январский план завод не выполнил. Анализ ритмичности работы основных цехов обнажил застарелую болезнь — авралы и штурмовщину. И хоть люди работали, старались, но что-то не шло, что-то не получалось. Однако скептики быстро нашли причину: новый бригадный метод! Он, дескать, своей равной оплатой ликвидировал для рабочего стимул к производительному труду, сбил с толку не понятным никому коэффициентом трудового участия — этим трехаршинным КТУ, — поэтому упала выработка в механических цехах и, как следствие, в сборочном не хватило комплектующих деталей…

Мастер Серегин пододвинул к себе наряды: беда. Как платить за работу января бригаде Михайлова? Гришанков велел закрыть им наряды по разрядам, то есть по тарифным ставкам. «Январь они отработали плохо, — раздраженно сказал вчера начальник цеха. — Если мы произведем им оплату по новой методике, то бригада сама должна поставить расценку каждому члену КТУ, а это, при существующих у них стычках, неминуемо приведет к взрыву. Бригада может распасться. И тогда мне трудно будет с мая переводить весь цех на коллективную форму…»

Вспомнив о вызове к секретарю парткома, Серегин поднялся и увидел, как к «аквариуму» стремительно идет Гришанков.

— Домой, парторг? — спросил начальник цеха. Только что закончилось совещание у директора, где он получил хороший нагоняй за январские итоги, и его томило глухое недовольство; работаешь, словно вол, а чуть споткнулся (не по своей воле) — получай хлыстом.

— В партком собираюсь.

— Зачем?

— Зачем нашего брата в столь позднее время в партком вызывают… Стружку снимать — больше незачем.

— Да-да, Васильич, — ознобно передернул плечами Гришанков. — С меня сейчас тоже стружку снимали, так что не… Э-э! — раздраженно махнул он рукой. Посмотрел сквозь стеклянную стену, задумчиво сказал: — Михайлов — хороший парень, но не нравится мне, как он руководит бригадой.

— Вы же сами напирали, чтобы в новую бригаду подобрали только комсомольцев. И сами говорили, что лучше комсорга бригадира не найти. И сами же…