Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Эдька, все о’кэй! Комитет скользнул без сучка-задоринки.

— Как с обкомовским заданием?

— Не тридцать и даже не сорок бригад слепим, а все пятьдесят! Встречный план! Кстати, не осветить ли его в областной комсомольской газете?

— Валерка, это идея!..

Померанцев осторожно положил трубку, осмотрелся в зеркало и побежал к секретарю парткома: необходимо поставить в известность Александра Ефремовича. И заодно попросить помощи в давлении на начальников цехов: быстренько собрать пять — восемь токарей и назвать их бригадой для начальника цеха ничего не стоит.

— Можно? — как всегда, робко и почтительно спросил в приоткрытую дверь Померанцев. Гор был один, что-то писал.

— Входи, входи, — кивнул Гор. Ему нравился Валерий: уважительный, опрятный молодой человек. Не чета этим крикунам в джинсах, этим нигилистам, которые вечно чем-то недовольны и готовы из-за этого всем портить нервы. Как Михайлов из сборочного! Заварил, сопляк, кашу. Вчера приходил начальник цеха металлоконструкций: и у него комсомольцы от рук отбиваются — берут пример с Михайлова… — Садись, Валера, садись, — мягко улыбнулся Гор.

— Я, Александр Ефремович, по делу.

— Ну-ну, — легким кивком подбодрил его Гор.

— Видите ли, завод сейчас переходит на новую форму коллективного труда рабочих, и я подумал, а чем мы, комсомольцы, молодежь, можем помочь здесь партии.

— Хорошо, — широко улыбнулся Гор.

— Так вот, — «ел» глазами секретаря парткома Померанцев, вовсю изображая сыновью преданность, — сегодня я собрал комитет. И подсказал ребятам, что мы обязаны — да, обязаны! — взять над новой формой труда комсомольское шефство. Мы обязались создать на заводе не менее пятидесяти молодежных бригад, работающих по единому наряду. Они станут маяками!

— Молодец! — Гор встал, обнял Валерия и сильно прижал его к груди.

— Обалдел?! — зло орал Вадик электрокарщику Копцову, привезшему из механического цеха детали для сборки балок.

Копцов — добродушный на вид парнище в специально надорванной телогрейке, из которой торчал клок грязной ваты, — обернулся с не менее грозным криком:

— На! Садись на мое место! Заставили проезд барахлом!

Бригадир Коноплев хотел выругаться, но вспомнил, что не к лицу ему сегодня браниться — последний день в бригаде. Неодобрительно качая бледной лысиной, он ворчливо сказал Вадику:

— Будя, будя… Пошто теперь кричать-то.

Подавая назад электрокар, Копцов наехал на автогенный резак.

Вразвалку, не торопясь подошел Олег. Взяв у Вадика резак, усмехнулся:

— Брось гундеть, Вадюха. В кладовке новый дадут.

Полноватое лицо Вадика изобразило такое холодное презрение, что Олегу стало не по себе. Чтобы скрыть растерянность, он желчно крикнул Копцову:

— Был бы мой резачок, собственный, я бы тебе!..

— Чево?.. Мне?! — живо спрыгнул с электрокара Копцов; клок грязной ваты из его телогрейки устрашающе встопорщился.

— Подходи! Ближе! Ближе! Я тебе прочищу глазки! — завелся Олег, которого не столько раздражал Копцов, сколько нервировал презрительный взгляд Вадика.

— Хватит вам! — в сердцах крикнул бригадир. Он уселся на водительское место Копцова, осторожно подал электрокар к стеллажу. Вадик и Олег сразу начали выгрузку деталей. Работали молча, не глядя друг на друга. Однако каждый неожиданно заметил: стоило всем умолкнуть, заняться делом — крикливое возбуждение прошло. Заметил это и Копцов. Поздоровавшись с подошедшим Игорем, он, криво улыбаясь, принялся помогать сборщикам.

Смахнув с кузова мусор, Копцов по-ковбойски вспрыгнул на сиденье и сорвал с места электрокар так, что идущие по проходу сборщики испуганно отскочили в стороны. Вадик, Игорь и Олег отправились к ножницам. Проводив их долгим взглядом, бригадир достал из верстака старый резак, аккуратно присоединил к нему ацетиленовый и кислородный шланги.

«Последний раз в жизни присоединяю, — с внезапной печалью подумал он. Понять только: последний раз в жизни. Сейчас подтащу поближе шланги, чтоб не тянули руку при резке, присяду над стальным листом, открою на резаке вентиль с ацетиленом, подожгу газ…»

Степан Кузьмич слепо положил резак: в правом глазу навернулась слеза.

— Что это я? — удивленно спросил он: окружающие механизмы, стеллажи, полусобранные балки стали какими-то размытыми, словно скрытыми неким оконным стеклом, в которое что есть силы хлещет осенний дождь.

Пенсия! С каким нетерпением он ждал ее. Сколько дум поистратил, представляя себе заслуженные сто тридцать два рубля. И вот она, можно сказать, почти в кармане. Завтра ему уже не вставать спозаранок, не идти в цех, не держать резак…

Дышалось с трудом, он поспешно расстегнул тугой ворот рубашки. Два предшествующих выходных дня ему пришлось потратить на хождение по магазинам, а жене — на приготовление закуски, для угощения тех, с кем он трудился бок о бок — так коротко и так долго. И сейчас Степан Кузьмич вновь принялся пересчитывать приглашаемых — не забыл ли кого? Ведь не только с железками дело имел, но и с людьми, не приведи господи обидеть кого-нибудь своим невниманием.

— Серегина, — загибая непослушные пальцы, шептал он. — Ребят моих, коим я много обязан, спасибо им… Из стальцеха двоих — с ними я дружно работал. Сколь это выходит-то?.. Раз, два… Шесть человек. Да, как же я забыл, Гришанкова надо позвать. Он начальник умный, на рабочих не кричит, материальные помощи всегда дает безо всякого… Семь?.. Семеро всего?.. Тускло. Ох как бедно. И угостить-то больше некого.

Степан Кузьмич впервые за свою жизнь плакал. Плакал и не видел, как неподалеку замедлили шаги ребята из его бригады и мастер Серегин, не видел, как приостанавливались в проходе сборщики других участков, не слышал ничего, кроме осеннего шелеста своих уходящих дней.

За время ремонта красный уголок сборочного цеха расширили, удлинили, и теперь он стал намного просторней. Только что закончилась утренняя смена. В ожидании начала торжества рабочие курили у открытых форточек, некоторые играли в бильярд. На эстраде установили стол, покрыли его кумачовой скатертью, водрузили алюминиевую посудину с живыми цветами из заводской оранжереи… И вот все установлено, все приготовлено, в дверях появился начальник цеха. За ним, сопровождающим эскортом, — оба заместителя — со свертками и пакетами.

Гришанков быстро прошел к эстраде, вполголоса сказал Серегину:

— Виновника торжества сюда. Сами сядете за стол. Пригласите профбосса и комсорга. Вы, Андрей Васильевич, откроете собрание. Я коротко скажу, люди после смены.

Серегин спустился с эстрады за бригадиром Коноплевым, который, скомкав рабочую фуражку, скромно стоял у стены.