Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Поздравляю членов комитета с доверием, оказанным комсомольцами завода… Кстати, — продолжал секретарь парткома, — кого вы намерены избрать своими секретарями?

— Сидорина! — хором откликнулись почти все.

— Неплохая кандидатура, — поддержал Гор. — Сидорин будет хорошим заместителем. Думается, наш горком комсомола, — с вежливой полуулыбкой склонил он голову в сторону Тенина, — одобрительно примет его кандидатуру. А кого вы хотите избрать секретарем?

Наступило замешательство. Называя первым Сидорина, ребята сказали этим, что предлагают его на пост секретаря, но Гор, видно, не понял.

— Секретарем комсомольского комитета, — повысил голос Александр Ефремович, — партийная организация завода советует избрать Померанцева.

Все подняли руки. Сейчас Игорь не сделал бы этого. Сейчас он ни за что не проголосовал бы за Померанцева, даже несмотря на рекомендацию секретаря парткома…

Откуда было знать Игорю, простому рабочему, что Гору, собирающемуся на пенсию, было удобно иметь во главе комсомольской организации завода исполнительного и почтительного Валеру, а не ершистого, постоянно лезущего в споры Сидорина. Если бы члены комитета не выкрикнули его фамилию первой, то Гор вообще бы отстранил Станислава от комсомольской работы. Впрочем, Сидорин особо и не рвался к ней, его манил сборочный цех.

Ветер усилился. Часто меняя направление, он швырял в низкое серое небо облака снежной мути. Пригнувшись, Игорь тяжело рассекал плотный поток встречного воздуха. Сопротивление воющей стихии не сгладило горькие мысли. Временами ему казалось, что «молния», слова Померанцева и конференция остались там, в кабинетном тепле, а здесь он один на один с ветром, с самим собой — и это лучше.

Он споткнулся, выкупался в рыхлом намете, заорал, захохотал, упал — теперь уже нарочно, — зарылся в снег лицом — и сделалось радостно, как в далеком, почти забытом детстве. Отряхнувшись кое-как, он побежал, не замечая, что ветер внезапно стих, и также внезапно как-то по-нарядному засверкали огни проспекта, зеленые огни такси, светофоры.

Он бежал, дурачась и смеясь, скользя и падая, бросая снег в невесть откуда появившихся красивых девчонок.

И вдруг, словно споткнувшись, он замер, пронзенный ясной и простой мыслью: ты прожил двадцать четыре года, учился в нормальной советской школе, техническом училище, отслужил в армии — тебе столько лет внушали устно, в книгах, по телевизору, что такое жизнь, и вот тебя, ученого-обученого сбил с толку какой-то Померанцев! Что за чушь томит твою душу? Слова Померанцева не стоят переживаний. Они стоят борьбы, противодействия, если ты уверен в своей правоте. А ты уверен! Если бы не был уверен, разве позволил вывесить «молнию»? Если бы не был уверен, пошел советоваться к Сидорину? Если бы не был уверен, пригласил на бюро парторга? Нет! Ни за что! Ты шел к Сидорину не за советом — за поддержкой. Серегина ты приглашал не для страховки — для помощи. Но теперь-то ты не один, на твоей стороне комсомольцы цеха! И что для тебя жеманный Померанцев со своими насквозь фальшивыми словами! Есть высшая правда, она — в материнской нежности домашнего очага, во внимательной доброжелательности школы, в заботливом наставничестве армейских командиров, в суровом, ждущем взгляде парторга Серегина, в уважении товарищей, друзей. Она — смысл твоей жизни, жизни революционеров, с которых ты всегда старался брать пример! Они не хныкали, не мямлили, не подставлялись под удары — они действовали даже тогда, когда, закованных в цепи, их вели на каторгу! Дело надо делать — правое святое дело, а не копаться в собственных страданиях!

Праздник пролетел в один миг.

Утром третьего января горожане потянулись к предприятиям, конторам, учреждениям — пошел отсчет следующего года. И, как планировалось заранее, в цехах экскаваторного завода сразу началось внедрение в производственную жизнь новой системы стимулирования труда рабочих. Доселе известные понаслышке такие выражения, как «единый наряд», «КТУ» — коэффициент трудового участия и «конечный результат», по воле экономистов вдруг стали ключевыми словами в разговоре рабочих. Маховик перестройки медленно, но неумолимо набирал и набирал обороты…

«Все верно, — размышлял Гришанков, возвращаясь с партийно-хозяйственного актива, на котором обсуждалась новая система стимулирования труда. — Сегодняшние бригады хоть и коллективы единомышленников, но не настолько крепки, ибо зарплату все получают порознь — каждый за свое. Люди пока не спаяны единой экономической ответственностью. Отсюда и идет: один работает хорошо, другой ищет отговорки; один приходит в цех, как в родной дом, другой — как на базар…»

Памятуя о прошлогодних неурядицах с парторгом и комсоргом, когда они своей карикатурой на Тароянца обошли его, словно камень на дороге, Гришанков, впервые на посту начальника сборочного цеха, поймал себя на мысли, что в новом бригадном деле без активной поддержки Серегина и Михайлова ему просто не обойтись. Если его как руководителя прежде всего волнует будущая высокопроизводительная отдача нового бригадного метода, то парторга и комсорга — моральный климат, те тончайшие нюансы человеческих отношений, в которых вызревает социальная направленность людей к высокопроизводительному труду.

«Бригадный метод — важнейшая экономическая политика партии, — думал он, неторопливо шагая вдоль конвейера. — Здесь надо выкладываться полностью… Здесь многое стоит на карте, в том числе и мой дальнейший рост как руководителя… Сегодня же соберу моего первого зама Софронова, Серегина и Михайлова… Надо обсудить… Конечно, торопиться в этом деле не стоит, пока создадим одну бригаду, проверим на ней все плюсы и минусы… Следующим станет легче… Пока необходима бригада-лидер!»

По заранее разработанному плану Гришанков попросил своего зама начать и развить беседу.

— Мы вас вот зачем пригласили, — прокашлявшись, просто и по-домашнему спокойно заговорил Софронов, и начальник цеха увидел, как сразу стало строгим исполосованное морщинами лицо парторга. А комсорг не торопился вникать в слова Софронова: рассматривал графики работ участков. Лишь тогда, когда Софронов мягко положил ладонь на его руку, взгляды зама и сборщика соприкоснулись — встретились и разошлись. Но не надолго. Через несколько секунд взгляды их опять соприкоснулись. И теперь Гришанков с удовлетворением отметил, что выражения лиц пожилого, вдоль и поперек исхоженного производственными заботами руководителя и его молодого слушателя совпали в общности эмоций.

«Сейчас парторг и комсорг проникнутся ситуацией, а дальше что? — озабоченно размышлял Гришанков. — Решать, решать надо!.. Однако за что зацепиться? Конкретно. Что следует предпринять, чтобы члены будущей бригады дружно взялись за дело — раз! Не спасовали перед трудностями психологической притирки и равной оплаты труда — два! И чтобы не просто поработали и заработали, а показали всему цеху жизнестойкость нового метода, его неотвратимость — три!»