Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

Потной от волнения ладонью Померанцев судорожно взялся за дверную ручку своего кабинета.

В цехах только что закончилась утренняя смена. Померанцев удрученно ждал комсорга сборочного, чтобы по указанию Гора провести с ним воспитательную беседу. На душе было муторно.

Он нервно перебрал служебные бумаги — справки, заключения, постановления. Э-эх, закончить бы скорей институт, вырваться куда-нибудь повыше…

— Станислав! — громко крикнул он в стену, за которой располагалась комната сектора учета — пристанище заместителя.

Войдя, Сидорин плюхнулся на стул, вяло закурил. Валерия раздражал вид заместителя: костюм хоть и новый, но не глаженый, рубашка не белая, без галстука, курит вдобавок! Разве таким должен быть комсомольский вожак крупного завода!

— Черт знает что! — негодующе вскрикнул Валерий. — Не посоветовавшись ни с кем, взяли да повесили эту «молнию»!

— Со мной Игорь советовался. Парторг Серегин — член парткома — присутствовал на бюро. Мало?

— А со мной, Станислав? Со мной кто советовался?

— Не ори, не на базаре… Лучше ответь по совести: видел ли ты, чтобы какой-нибудь наш цеховой «прожектор» покритиковал действия руководителя? А истинно партийная борьба за дисциплину как раз должна начинаться с начальства.

— Не та тема! — налившись нервной краснотой, крикнул Валерий.

— Та. Потому что из нее, как следствие, вытекает другая — тема аврала и штурмовщины за счет рабочего человека. Не потому ли сейчас и цветет на заводе штурмовщина, что многие наши цеховые общественные организации попали под административную пяту нерадивых руководителей. Но запомни: общественность обязана контролировать деятельность администрации. Это ее основная задача, закрепленная решениями партийных съездов, стержень социалистической экономики!

Померанцев изможденно опустился на стул: Стаську опять понесло в высокие материи.

— Трудно с тобой работать.

— Не работай, — жестко усмехнулся Сидорин и дружески подмигнул вошедшему комсоргу сборочного.

Настроение у Игоря было отличное: смена прошла нормально, мастер Серегин похвалил, завтра последний рабочий день года, впереди маячат три дня праздника! Он с ходу пожал руку Сидорина. С Померанцевым поздоровался кивком, подмечая хмурую озабоченность секретаря.

— Игорь, — тонко прокашлявшись, нерешительно произнес Валерий. — Нас со Станиславом вызывал секретарь парткома. Отругал за слабую политическую работу с молодежью… Он сказал, нет, приказал нам со Станиславом побеседовать с тобой и предупредить, чтобы впредь все свои «молнии» по критике руководителей ты согласовывал с Гришанковым и его заместителями.

Померанцев похвалил себя за находку: правильно, так следует делать и в будущем — передавать слова старших, не показывая своего мнения. Меньше неприятностей. Пусть Михайлов сам решает, как поступать. И перед Горой теперь он свят: побеседовал с Михайловым? Побеседовал. Чего еще?

Игорь растерянно улыбнулся: он не ожидал такой взбучки. Ведь «молния» по-хорошему взбудоражила не только молодежь, но и пожилых рабочих — люди почувствовали равенство. Даже закоренелые разгильдяи и те поняли, что спрос со всех одинаковый.

— Валера, ты думаешь, мы отсебятину напороли? — пересохшими губами прошептал комсорг. — Что я, пацан? Не понимаю, как такие дела делаются?

— Игорь! Ты, может, и понимаешь, но понимаешь свои балки. А Гор — весь завод!.. У каждого свой уровень профессиональной ответственности. И каждый прежде всего должен отвечать за свою работу.

— Что ж теперь, раз рабочий — значит, не суйся никуда? — начал заводиться Игорь, раздраженный сторонним отношением секретаря к «молнии» — передает чужие слова да еще подводит под них какие-то общие понятия.

Мрачно нахохлившийся Сидорин зло бросил:

— Ну и болтун же ты, господин Померанцев.

— Что ты, в самом деле, Станислав? — довольно поблескивая глазами, развел тонкими ладонями Померанцев. — Чем ты обижен? Тебя что-то не устраивает? Так иди и заяви об этом Александру Ефремовичу.

Но Сидорин уже не обращал внимания на радостное выражение на лице Валерия. Он обнял за плечи поникшего комсорга.

— Друже, не горюй дюже! — приподнято, слишком весело сказал он. И вдруг, резко обернувшись, засмеялся в испуганно вытянувшееся лицо секретаря.

Над проспектом вьюжила легкая поземка. У троллейбусной остановки Игорь привалился к стволу тополя, не испытывая ни малейшего желания двигаться. Сказанное Померанцевым словно выпотрошило душу. Тоска. И стыд — острый, горячий стыд жег сердце.

Внезапно в памяти его возникла сентябрьская отчетно-перевыборная комсомольская конференция, красивый лекционный зал Дома культуры. Он вспомнил свое выступление с трибуны — Стаська натолкнул! — и снова ощутил ту счастливую дрожь волнения, когда под аплодисменты шел с трибуны. А потом — как дурманящий шквал весеннего ветра — избрание членом комитета…

После конференции весь состав комитета и второй секретарь горкома комсомола Эдуард Тенин собрались в малом зале для выборов секретаря и его заместителя. Долго говорил Померанцев — говорил, как обычно, общие слова о дисциплине, о плане, о международной обстановке. А когда подошли к выборам секретаря, Тенин, покровительственно похлопывая Валеру по плечу, дал понять, что горком рекомендует оставить его на посту секретаря.

Новые члены комитета, как и Игорь, привыкшие выбирать своих цеховых комсомольских вожаков на шумных собраниях, где от кандидатур нет отбоя, где каждый старается перекричать соседа, зашептались: какие же это выборы, если Тенин сразу давит мнением горкома?

Ирина Дудецкая первой высоко подняла руку. За ней последовали еще несколько человек. Через некоторое время встал Юра Макеев — комсорг строительного цеха — и, глядя в пол, сказал:

— Я хочу предложить другого товарища… Не спорю, Померанцев вежливый, не пьющий, не курящий, однако, мне думается, это не самые главные качества для избрания в секретари. Я лично за Сидорина. Он честный, принципиальный, стойкий. Для него нет дутых авторитетов!

Дудецкая что-то прошептала Тенину и быстро покинула зал.

— Станислав, — крикнул Юра, — становись за руль!

Померанцев, натянуто улыбаясь, сипло проговорил:

— Подумай трижды, Станислав. С комсомольской работы тебе тяжело будет уйти в сборочный, засосет.

Призывая к тишине, Тенин поднял руки, но сказать ему не позволила Дудецкая: вызывающе цокая каблуками по паркету, она гордо приблизилась к своему стулу и строго объявила, что сейчас придет секретарь парткома — он желает познакомиться с вновь избранными членами комитета.

Только она закончила, вошел сам Гор. Высокий, широкоплечий, с пышными, тронутыми благородной сединой волосами, он в полной тишине остановился рядом с Тениным, негромко сказал: