Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

Он опустил бинокль, оглядел сразу сделавшихся какими-то усталыми офицеров. Те, словно захваченные на чем-то недозволенном, смущенно опускали головы и поправляли оружие.

«Нам тоже еще рано ослаблять ремни, — подумал комбат. — Ослабим — кто знает, каким тогда наступит утро следующего дня».

А это утро было тихим и чистым…

Мимо лейтенанта Валеева по мраморному вестибюлю пропорхнула известная актриса. Она казалась такой озабоченной, такой независимой, будто работала в казенном скучном учреждении.

Лейтенант Валеев машинально достал расческу и прикоснулся к коротко стриженным волосам. Он выглядел старше своих двадцати семи лет, был флегматичным человеком, а это качество частенько путают с уверенностью в себе. Сам Валеев считал, что уверенности ему иногда недостает, поэтому в момент колебания выбирал более жесткую линию поведения и не раз в кругу друзей даже называл себя жестким человеком. Валеев думал, что непоколебимость нужна офицеру не меньше, чем солдату — дисциплина. Служил он четвертый год. Сперва в пограничном поселке, потом неожиданно последовал перевод в этот шумный город.

Странное задание командования, которое сейчас выполнял Валеев, лично он расценивал как послабление по службе. Но начальство усмотрело в мероприятии воспитательный момент — что ж, он воспользуется этим моментом и отдохнет. Тем более что его рота — лучшая в части, он устал от собственной требовательности. И хорошо, что близок отпуск!

А пока театр готовил праздничное представление к круглой дате — феерическое, феноменальное, с грандиозной массовкой. И вот моряки и солдаты целую неделю «брали» Зимний дворец. По замыслу режиссера, этот штурм был самой яркой сценой в спектакле: неожиданно распахивались двери, и нарядный зал — красный бархат, дорожки, публику в вечерних шуршащих туалетах — вдруг заливала ревущая, серая, грозная вольница: «Ура-а-а-а!»

Валеев не хотел признаваться себе, что его немного пьянила новая, таинственная, непонятная эта жизнь. Вообще-то он театра не любил, предпочитал кино и, даже когда по телевизору показывали спектакль, испытывал разочарование: фильм, конечно, лучше.

Он заглянул в зал.

— Зачем ты на пуанты встаешь? Будь естественнее! — слышался со сцены крик пожилого режиссера, его голос невнятно отзывался под балконами и сводами зрительного зала эхом. — А теперь догони, догони его фразой!

Валеев видел, как к режиссеру нервной уверенной походкой приблизилась знаменитая певица. На репетициях она пела под фонограмму, и поэтому солдаты отзывались о ней неуважительно. Певица коротко отчеканила что-то, наверное, оскорбительное, потому что режиссер сразу схватился за голову, а обидчица гордо удалилась.

«Что я после демобилизации делать буду? — мимоходом привычно ужаснулся лейтенант Валеев. — Никакой тут дисциплины у них!»

Ясно было: режиссер не умел подзатянуть гайки в своем разболтавшемся коллективе. И Валеев вспомнил, как в первый год после училища пришел в подразделение, сказал: «Это у вас еще были цветочки. Сам зарядку проводить с вами буду, из казармы не выйду, пока не станем лучшими в части».

Валеев был не женат, поэтому возражать против его ночевок в казарме никто не стал. Перед ответственной проверкой комдива рота не спала и сам лейтенант ходил между двухъярусными койками в большом волнении. Кто-то из старших водителей-понтонщиков подозвал его, когда Валеев остановился рядом: «Прямо глаз не сомкнуть… Товарищ лейтенант, как там завтра?»

Посмотрим…

«Я-то их взвинтил своим порядком, а должен кто-то и поддержать, — рассказывал он потом однокурснику понятое в эту ночь. — Присмотрелся: есть такой человек в отделении. Выбрали мы его комсоргом. Я подсказал, конечно. Что ж ты думаешь? Наладил комсомольскую работу. Отлично. На собрании прочтет доклад как положено и спрашивает, кто хочет выступить. Молчат. Час молчим. Десять минут перерыв — и снова сидим. А мне интересно, чем дело кончится. Он, понимаешь, откуда-то взял, что должны человек пять в прениях участвовать. На третьем собраний прекрасно разговорились. По делу, главное».

Лейтенант Валеев любил отлаженную коллективную жизнь, ее незамысловатые новости и общее переживание удачи.

Он радовался за своих, когда узнал, что рота попала в «актеры», и смотрел веселыми глазами на солдат, которых позвали в костюмерные: выдали им театральные шинели и бушлаты. Напускное равнодушие слетело с ребят, как пыль с залежавшихся костюмов. В тесных комнатах отражались в зеркалах загорелые руки, лица. Все принялись здесь толкаться и хохотать от того дурашливого чувства, которое обычно возникает в предбанниках и на пляжах, когда вместе с одеждой люди словно теряют часть обычной самоуверенности и делаются легче в общении.

Валеев встретился взглядом с одним из своих и улыбнулся почему-то иронически…

Усталый режиссер отозвал его в сторону, чтобы еще раз объяснить расстановку сил: значит, моряки в черных бушлатах, перепоясанные пулеметными лентами, побегут с двух сторон вперемешку с солдатами. Оттуда и… отсюда, пожалуй.

Валеев слушал его с напряжением и теперь просто кивнул.

— Вот и чудесно. Пожалуйста, — со вздохом сказал режиссер.

Он побежал к осветителям, махая рукой на двери зала. А солдаты выстроились и по приказу рассчитались на «первый-второй». Валеев отвел одну из групп лично.

Вернувшийся режиссер непомняще, загнанно посмотрел на лейтенанта и крикнул, воздев руки к потолку:

— На две группы, на две — я же просил, господи! Товарищи, репетиция стои́т десять минут!

— Уже, — вежливо сказал раздраженный Валеев и показал свои отряды.

Режиссер замер на секунду, потом с очаровывающей, почти женской улыбкой выговорил совсем по-другому:

— С ума тут сойдешь. Для вас теперь не повторяю!

В успех спектакля Валеев, честно сказать, не верил. Не представлял, что сюда придут люди, наступит мишурный театральный праздник, но ему было интересно наблюдать столпотворение на предыдущих репетициях и приглядываться к режиссеру.

— Внимание! — протяжно крикнул режиссер в микрофон, обращаясь ко всем сразу — к музыкантам, солдатам, матросам и осветителям. — Берем Зимний! На последнем аккорде «ура» сделаем и — к сцене, пожалуйста!..

Сыграли последний аккорд. После секундной паузы захлопали вразнобой двери зала и «а-а-а» наполнило огромное помещение.

— Стоп! — крикнул режиссер сердито. — Стоп, не то. Надо мобилизоваться, товарищи. И громче… Сначала!

Все сбились вокруг режиссерского стола.

— Товарищ лейтенант! — тяжело дыша, сказал Валееву кто-то. — А может, для правдоподобия «полундру» покричать?